Мондрагон протянул руку и взял бокал. Огромный кавказец и худой, казавшийся болезненно хрупким на его фоне Иван кружили друг напротив друга, внимательно следя за движениями противника. В руках гладиатора поблескивала страшная удавка.
Внезапно Аслан сделал плавное, почти ленивое движение левой рукой и дотронулся до плеча мальчика. Иван отклонил корпус назад и вбок, перехватил руку кавказца и попытался рвануть его на себя. Огромная туша дрогнула, и на какое-то мгновение Мондрагону показалось, что сейчас гладиатор действительно потеряет равновесие. Но это, разумеется, оказалось ловушкой – едва только мальчик начал разворачиваться, вцепившись в волосатое предплечье и используя его как рычаг, правая рука Аслана коротким колющим движением ударила его в селезенку. Иван вскрикнул и упал на колени, выпустив руку противника. Аслан, посмеиваясь, отошел на шаг, затем повернулся к зрителям и, широко разведя руки, шутовски поклонился. Мондрагон собрался с духом и начал вставать с шезлонга.
В следующее мгновение что-то темное мелькнуло у ног гладиатора, и тот удивленно охнул, получив мощный удар сдвоенными ногами под дых. Иван, каким-то чудесным образом оправившийся от болевого шока, перекатился через голову и нанес противнику удар из нижней позиции.
В воздухе сверкнула развернувшаяся, похожая на серебряную змею удавка. Острая лента биостали захлестнула плечи мальчика, оставив на них широкий кровавый след. Иван попытался вскочить на ноги, но сокрушительный удар босой ступни Аслана вновь бросил его на землю.
На этот раз Аслан уже не смеялся. Он наклонился над мальчиком, подобрал удавку и, сложив ее вдвое, снова сделал из нее петлю. Потом схватил Ивана за волосы и рывком запрокинул его голову, намереваясь захлестнуть петлей худую, перемазанную в грязи шею противника.
Мондрагон поднялся наконец из своего кресла. С бокалом в руке он сделал шаг к наблюдавшему за схваткой Маркову. – Что это такое? – закричал Мондрагон по-русски. – В коктейле – муха! Некультурные твари! Скоты!
Он изо всех сил пытался придать своему голосу побольше капризной властности, которая, как он заметил, наиболее эффективно действовала на обслуживающий персонал поместья. Кажется, ему это удалось. Марков, оторопев, смотрел на него, как кролик на удава. – Свинья! – рявкнул Мондрагон и выплеснул содержимое бокала вместе с оливкой и кубиками льда в растерянное бородатое лицо Маркова. Вспышка гнева была настолько неожиданной, что начальник охраны даже не попытался защититься. Он не успел подумать, что приготовление коктейлей – это вовсе не его прерогатива, а если Антон Сомов и поручил ему не свойственные охраннику функции метрдотеля, то за попавшую в напиток муху отвечает вовсе не он. Гость хозяина разозлился на него, Маркова, сделавшего что-то не так, и, как обычно, не имело никакого значения, действительно ли он виноват. Поэтому реакции Маркова хватило только на то, чтобы отшатнуться и закрыть руками глаза. Он почувствовал, что из кобуры у него вытаскивают пистолет, но когда его ладонь метнулась вниз, чтобы перехватить чужую руку, было уже поздно Мондрагон, не целясь, выстрелил в широкую спину гладиатора, а в следующее мгновение изо всех сил швырнул пистолет в самый центр арены. Почему-то он был уверен, что оружие попадет в нужные руки
