– Пойдем, – вздохнул Антон, – водка стынет. Сантьяго вздрогнул.
– Не хочу показаться невежливым, но я твердо решил – больше никакой водки. Две недели – слишком большой срок.
Ты знаешь, Аньтон, я не... как это выразиться... кто не пьет из принципа...
– Не трезвенник.
– Да-да, не трезвенник. Но сегодня я почувствовал – пора остановиться.
– Ты зачем камень в дерево кинул? – полюбопытствовал Сомов, не замедляя довольно быстрого шага.
– Там были птицы, – охотно пояснил Мондрагон. – Шумели. Очень болела голова.
– Понятно. Тогда нормально. Я грешным делом решил, что тебе белочка на плечо села.
– Какая белочка? – осторожно поинтересовался Сантьяго, почувствовав подвох. Ему не понравилось, как спокойно воспринял Сомов его решение.
– Горячка белая. Делириум тременс. Ты не думай, Санек, мне тоже проблемы не нужны. Если ты здесь с катушек съедешь, мне Катька... ну, в общем, жена у тебя та еще стерва, это ты просто пока не разглядел как следует. Не посмотрит, что брат родной, вмиг открутит все, что крутится...
– Значит, ты не обидишься? – Мондрагон облегченно вздохнул. – Правда, это не есть неблагодарность, я очень ценю то, как ты нас принимаешь... Осенью приезжай ко мне в Андалусию, наши красные вина славятся на всю Испанию...
Они проломились через орешник и вышли на широкую залитую голубоватым спектролитом дорогу. Спектролит местами потрескался, в неглубоких лужах пронзительно синела вода.
– Дороги, – босая ступня Сомова с силой опустилась в одну из луж, – вот проклятие земли русской! Два года как проложили, сволочи...
– Не расстраивайся, – сказал Сантьяго. – Если бы римляне строили свои дороги в таком климате, у них вышло бы то же самое. Катя мне говорила, что зимой тут бывает до минус сорока.
– Вот приедешь ко мне в январе, увидишь, – пообещал Антон. – Только дело тут не в климате, Санек. Совсем не в климате...
На всякий случай Мондрагон не стал развивать эту тему, не без основания предположив, что в конечном итоге все сведется к пьяным слезам по безвозвратно утраченной России-матушке. Он вежливо промолчал, рассеянно скользя взглядом по огромным корабельным соснам, окаймлявшим дорогу.
– Взгляни, – Сантьяго тронул Сомова за напрягшееся плечо, – там, высоко...
Сомов остановился и посмотрел туда, куда указывал палец Мондрагона.
На огромной ветке золотистой от утреннего солнца сосны лежал человек.
Он лежал, каким-то невероятным образом обвив толстую ветку всем телом, сжимая в руках изогнутый, почти сливающийся с густо-зеленой хвоей арбалет. Вряд ли он целился в хозяина поместья или его шурина, поскольку ветка была не слишком удобной огневой точкой для стрельбы по дороге, но Сантьяго все равно почувствовал неприятный холодок в основании позвоночника.
