Так прошел месяц, второй… Удивление на лицах авторов сменилось конфузливым выражением. Все о них как бы разом забыли. Те, кто так жаждал роли мученика, малу-помалу успокаивались и даже радовались, что никто не вызывает их для объяснений — будто никакой «Белой медведицы» не было в помине. Только Шаршаров еще ждал и надеялся, хотя то, что он таил в душе, не знал ни один из авторов альманаха. Наконец он был вызван в одно деликатное учреждение, где ему прямо с порога был задан вопрос:
— Желаете, значит, выехать на Запад? Куда именно?
— В Париж! — задохнулся от волнения Шаршаров.
— Будете слезно проситься обратно — не примем… Москва слезам не верит…
До последнего дня никто из авторов не знал об отъезде Шаршарова, и только когда самолет его приземлился благополучно в аэропорту Шарля де Голля, все поняли, что пали его жертвой. Ради Парижа и задумал хитроумно Шаршаров альманах — выиграл…
Пережив уныние и растерянность, авторы собрались в последний раз на квартире Пташковской, порассуждали «под занавес» о русском и западном, ибо увидели, как лопнула нить, с помощью которой они сшивали в один лоскут оба эти понятия.
— Запад увлечен только собой, — с горечью признал Пташковский, прагматичный, он придумал эту удобную для себя формулу, будто русские сплошная загадка. Мы же, русские, так проницательны, что знаем и чувствуем каждый народ!
— Да, русский хотя и поздно, но ко всему приходит своим умом, поддержал разговор Давлятов и с обидой вспомнил о гуляющем нынче на Монмартре Шаршарове. — Удивительно, такие мелкие страсти, интриги жизни и Вечность. Как совместить?
— Вечность?! — усмехнулась хозяйка дома. — Она и ткется из этих мелких страстишек, тянется из них!
— Значит, Вечности нет?! — испугался Давлятов.
— Выходит, что нет!
— Так что же делать?! — вскричал Давлятов. — Куда деться? Как выразить себя? Как сослужить свою высшую службу в таких условиях, где один лишь плоский материализм, отвергающий Вечность?! Готов отправиться в святые места — в Мекку, Иерусалим, идти пешком по раскаленным камням, в нужде и лишениях, чтобы постичь высший смысл. — И развел руками, закончив просто и буднично: — Но кто меня туда пустит? Кто позволит пересечь границу без необходимых документов? Готов бросить все — славу, почести, которых ждал, и сидеть у ветхих стен церкви или мечети. Но кто позволит?! Тут же милиция уведет. И засудят, не поняв благих намерений и искренности души! Готов жить отшельником в пустыне, у себя в Азии, чтобы познать Вечность, но тут же у бархана остановит свою лошадь какой-нибудь местный начальник и потребует объяснений…
