Быстрыми и широкими шагами, от которых отвык за последние месяцы, он прошел по Баккегата и ступил на мост, ведущий в центр города. Выходя, он надел черный свитер поло, джинсы и куртку. После дождливых выходных понедельник выдался на редкость ясным и теплым. Перейдя мост, он свернул направо, к Хепманнгата, и пошел по тротуару мимо Олафсхаллен; пересек Браттэрканален и оказался прямо перед зданием полиции. Оно выглядело точно так же, как и холодным декабрьским днем в прошлом году, когда он в последний раз уходил отсюда. Постройка в том же псевдоморском стиле, как и большинство домов вокруг Беддинген. Своеобразный гибрид нефтяной платформы, судоверфи и датского паромного корабля. А посредине вздымается серая цементная башня, на которой по-военному написано «Полиция». Прямо новый боевой корабль полиции Тронхейма. С тех пор как они въехали в это здание шесть лет назад, он чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Впрочем, старое здание полиции тоже не являлось для него своей тарелкой, так что это не имело значения. Подходя к служебному входу, он почти задыхался; кожу под волосами, как раз на том месте, где был шрам, слегка покалывало.
Накануне он разговаривал по телефону с Гру Браттберг, руководителем группы по расследованию актов насилия и преступлений против нравственности и своей непосредственной начальницей. Браттберг сообщила, что его рабочее место никуда не делось и ждет его возвращения. По дороге к кабинету Синсакера насторожила подозрительная тишина в коридорах. Он попробовал вспомнить, всегда ли в коридорах царит такая тишина, и испугался, неожиданно обнаружив, как мало он помнит об этом месте и о своей жизни здесь. Хотя, если задуматься, не так уж это и странно. В предшествовавший диагнозу и больничному год он был очень рассеян, его мучили приступы головокружения, картинка перед глазами то и дело расплывалась, случались даже цветные галлюцинации. А еще эта вечная ноющая боль за глазами, с которой не могла справиться даже целая бутылка «Красного Ольборга».
Ступив на занятый кабинетами этаж, он понял, все гораздо хуже, чем он думал. Тишина оказалась не просто подозрительной, это была тишина на месте убийства. Похоже, пустовали все кабинеты по коридору, предшествующие его собственному. Весь этаж обезлюдел. Наконец он вошел в свою дверь и замер, раскрыв рот. Затем заставил себя улыбнуться. Ну как он мог в такой день уйти из дому, предварительно не заправившись аквавитом? Он боялся комитета встречающих. А напоролся на целый конгресс.
