— Пасу.
— Как бабушка, Костя?
— Бабушка?.. — замялся немного Костя. — Бабушка так себе.
— Я зайду завтра.
— Зачем? — опять замялся Костя. — Не надо заходить, она ничего, бегает.
— Бегает?
— Ну не бегает, лежит, только не надо к нам.
— Почему не надо?
Костя молчит.
— Почему, Костя?
— Да у нас Володька там, из армии.
— Ну и что?
— Да он… А что, Аль, он не приезжал еще на мотоцикле?
— Куда? На каком мотоцикле?
— На каком к тебе по ночам шляются.
— Ах, ты вот о чем! — Аля рассыпалась своим прекрасным смехом. — Откуда ты знаешь?
— Все знают.
— Значит, у тебя брат есть?
— Стрекулятор.
Аля опять смеется своим замечательным смехом.
— Почему стрекулятор?
— Всю жизнь в городе болтается. Опять едет… пианино делать.
— Пианино?
— Их.
— Стрекулятор, — повторяет Аля и улыбается. — Смешно. Ну ладно, Костенька, я на автобус опоздаю, пока!
Аля подает руку и улыбается.
— Я завтра зайду, все равно в Мызине буду. А стрекуляторов я не боюсь, Костенька.
Аля закрывает дверь медпункта, замыкает висячим замком, а мы пока читаем над ее плечом приколотую бумажку, обведенную чисто по-девичьи рамочками и виньетками: «Амбулаторный прием с 8 до 13 часов. Вызов по неотложной помощи — круглосуточно».
Аля справилась с замком, выключила в прихожей свет и вышла па улицу, где уже темно, перед конторой на столбе горит одинокая лампа. Слева от общежития слышна тоскливая гармонь Алексея Ликинского. Аля пересекает наискосок улицу, входит в свой дом. У нее, кроме кухоньки, — две комнаты. В первой диванчик, два стула и в углу туалетный столик в виде треугольника. На этом треугольном алтаре стоит высокое зеркало, духи, кремы, пудреница, расчески и прочая девичья мелочь, карточки какие-то в рамках. Аля перед столиком стоит в ночной рубашке, причесывается. Потом проходит во вторую, такую же Крохотную комнатку с кроватью. Включает настольную лампу на тумбочке, у изголовья. Ложится, читает книжку. Слышно грустное пиликанье Ликинского. Слышно, как кто-то из соседнего дома, открыв окно, кричит гармонисту, чтобы не Мешал спать. Замолкает гармошка. Темный силуэт Алексея поплелся задами, пустой усадьбой общежития. К пруду пошел.
Господи! Опять к пруду пошел, горький святой наш Алексей Ликинский. Интересно, караси любят музыку?
На улице темно, только одинокий фонарь у конторы. Очень тихо. Все спит. Чуть слышно доносится от пруда пиликанье Ликинского.
Спит наша деревня. Аля спит. И женихов что-то не слышно сегодня. В городе таких; как Аля, много, конечно, там ее можно и не заметить в толпе. У нас она одна, как редкий цветочек, со всех сторон видно. А вот не едут сегодня почему-то.
