Николь сидела на террасе и допивала последнюю на сегодняшнее утро чашку кофе. Теплый ветер ласкал кожу, запах океана смешивался с благоуханием сада. Она сидела под зонтиком, прятавшим ее от прямых солнечных лучей, и наслаждалась досугом. Позднее у нее была назначена встреча с Момбаной, но сейчас делать ей было нечего.
Кроме как мечтать. И вспоминать…
Вспоминать самую невероятную, самую потрясающую, самую лучшую ночь в ее жизни. Интересно, лениво думала Николь, догадывается ли Сомаль, насколько он сексуален? Или о том, что одна мысль о нем приводит ее в состояние головокружительной невесомости, смешанной с возбуждающим ликованием? Вспоминал ли он о ней, занимаясь делами, или мужчины способны оставлять личную жизнь за дверями рабочего кабинета?
— Мадам просят к телефону, — медленно, с заметным акцентом произнесла Нзола, прервав неспешный поток ее мыслей.
Николь улыбнулась и поднялась со стула.
— Где мне ответить?
— В кабинете, мадам. — Экономка пошла вперед, показывая путь.
Николь зашла в комнату и увидела на столе ожидающую ее телефонную трубку. Нзола поклонилась и вышла, прогнав служанку, которая вытирала пыль.
— Алло? — Николь опустилась в глубокое кресло, чувствуя себя здесь не в своей тарелке в отсутствие Сомаля.
— Николь, это тетя Франсуаз.
— Что-то случилось? — По тону тети она сразу поняла, что произошло нечто неприятное.
— Твоему дяде только что звонили из департамента национальной безопасности и спрашивали, все ли с тобой в порядке.
— Из какого департамента?! Почему это вдруг?!
— Очевидно, это из-за вчерашней статьи, появившейся в одной тулонской газете.
Николь похолодела.
— Тулонской газете? «Бомонд ревю дю Тулон»?
— Да, и заголовки намекают, что тебя держат в заложниках до подписания «алмазного» договора.
Николь чертыхнулась. Точнее, использовала более крепкое выражение, о чем догадалась, только услышав полупридушенный возглас тети Франсуаз. Она убьет этого подонка! Да как он смеет использовать ее личную жизнь в целях повышения рейтинга клочка своей туалетной бумаги! Нет, она подаст в суд и разорит его. И тут мысль о Сомале почти парализовала Николь.
