24.06.10
Весь день ждали комиссии прокуратуры по надзору. Расковали прикованных к кроватям. Из засранных и ободранных «резинок» вывели узников. На двери нашей «резинки» (второй этаж) повесили табличку: «Ремонт». А наручники лежат среди швабр; там надпись: «Шанцевый инструмент».
26.06.10
После смерти упомянутого выше наркомана, которому уволенная Наташа делала реанимационные уколы посмертно, ввели суточные дежурства. Ох, сколько во время их умрет!
Освобожденные из Бутырки и Кошкиного дома имеют право на 700 рублей на дорогу. Эти деньги из бухгалтерии приходится иногда ждать не один день. Безденежные и голодные освобожденные тусуются у входа в тюрьму, сидят на лавочке, где спал Грымов. Кто-то, показывая справку об освобождении, просил денег у меня, когда я подъехал на авто (возле Бутырки у меня сняли колпаки с колес, сотрудники или освобожденные зэки – неизвестно).
Между камерами веревки «дорог». Одна ведет прямо из таблеточной.
Днем накануне (25.06.10) шеф мне по внутреннему телефону: «А. В., у нас сколько алкоголиков?» – «Один-два». Тут же переводит то ли Пыткиной, то ли отозванной из отпуска Гордеевой: «Пиши пятнадцать. Наркоманов?» – «Тоже один-два». – «Пиши: тоже пятнадцать». Так начальство фабрикует полугодовой отчет. При Трибасове все трупы записывались на ненавидимого им Чингиса. Но и при Алексине нельзя верить ни одной статистической справке ПБ. Умолчим о повальной неверной постановке диагнозов. Врачи психиатрических скорых направляют из изоляторов к нам больных часто с несуществующими в МКБ-10 диагнозами или знают два: «Острое психотическое состояние с симптомами шизофрении» или то же, но без.
Без даты
У меня был больной Секин. Он лежал у нас в больнице дважды. Оба раза ему ставилась реактивная депрессия (диагноз упрощен для неврачебного понимания). В составе «организованной преступной группы» скинхедов Секин участвовал в убийствах 14–16 человек неславянской национальности в электропоездах Ярославского направления. В деле я увидел его адрес, он жил с родителями недалеко от меня.
Секин – высокий, долговязый, чернявый парень с грустной улыбкой на бледном лице. На прием граждан ко мне (замещал нелюбительницу визитов родственников Гордееву) приходила его мать, тоже высокая, утомленная, как потом выяснилось, тиранством мужа женщина. Приходил и папа, отставной военный, он ругался на «черных, которые понаехали» (вот откуда корни), признавал, что «убивать таджиков – не метод», и угрожал выпороть сына за убийство 16 человек ремнем, «только вы мне его дайте». Государство папе Секина отдавать не собиралось. Сыну грозил пожизненный срок.
