Я застыл с трубкой на четверть часа. Приказ Андропова или человека, назвавшегося именем руководителя страны, было выполнить несложно. Понедельник был завтра, указанный больной прибыл недавно, находился под наблюдением, никаких лекарственных препаратов не принимал. Очнувшись, я бросил трубку, кинулся к сейфу. Там лежали уголовные дела больных, решением судов признанных невменяемыми на момент совершения преступления, освобожденных от уголовной ответственности и находившихся у нас на принудительном лечении. Несколько секунд, и в руках шелестит дело человека, о котором просил Андропов: двадцать эпизодов по угону легковых автомобилей в Москве. Каждый раз на протяжении двух лет «не осознавал характера своих действий и не мог руководить ими».
На следующий день вся больница только и говорила, что со мной разговаривал Андропов. Об этом в больницу сигнализировали сверху. Меня вызвали к начальнику больницы Давыдову для комментариев, меня зауважали. А к середине дня прибыл спецтранспорт и названного то ли больного, то ли здорового увезли незнаемо куда. Я часто думал, зачем Андропову потребовалось звонить напрямую врачу. Поработав годы, я пришел к выводу, что он опасался: пока приказ пройдет сверху вниз по системе, больного успеют заколоть. Тем более в воскресенье приказы в России идут трудно: все начальники на дачах, в банях, на рыбалках. Знал Андропов свою систему. До винтика знал. Подстраховался. Много позже, шатаясь по Госдуме, я познакомился с внучкой Андропова Евгенией, которая работала помощницей депутата М. По разговорам с ней я предположил, что мой «больной» был их родственником. Но это только мое предположение.
К нам приходили письма и посылки с теплой одеждой и продуктами питания для больных из-за границы, на них подчас с фантастическими грамматическими ошибками значилось: «В концлагерь для политзаключенных». Из 106 больных по 58-й статье (антисоветская деятельность и пропаганда) в нашем отделении были лишь двое: поэт Комаров (растление малолетних) и писатель Казиев (де-факто – участие в создании Конфедерации народов Кавказа, де-юре – убийство нескольких лиц на бытовой почве). Дело Комарова получило огласку, потому что его жена ухитрилась перебежать из очереди в Третьяковку в раскрытые ворота канадского посольства напротив, когда оттуда выезжала машина. Она попросила убежища и заявила об «объявленном дураком» муже-диссиденте. Представляю, сколько раз ей приходилось для исполнения этого трюка простаивать в очередях в Третьяковскую галерею!
