– А ваша подруга, она еще жива? – спросила Ева.
– О да, и мы по-прежнему встречаемся раз в месяц. Конечно, между нами больше нет интимных отношений – она весьма одряхлела. Я плачу ей двадцать пять фунтов за беседу и объятия.
– Как ее зовут?
– Селия. Я так давно хотел назвать ее имя кому-нибудь, кто меня поймет. Вы же понимаете, да, миссис Бобер?
Ева похлопала по покрывалу рядом с собой, и Стэнли присел на краешек кровати и взял хозяйку дома за руку. Оба услышали голоса заходящих в дом Брайана и Поппи.
– Самоубийство ничем тебе не поможет, – увещевал Брайан. – Никто не требует от тебя такой предельной жертвы, Поппи.
– Но он так жутко смотрел на меня, – всхлипнула Поппи.
Поднимаясь по лестнице, Брайан пояснил:
– Он не мог смотреть на тебя не жутко. У него ведь жуткое лицо.
Брайан опешил, увидев, как его жена и Кроссли держатся за руки, но не удивился – его больше ничто не могло удивить. Мир сошел с ума.
– Поппи нужны деньги, – сообщил он. – Рвется навестить родителей на Рождество.
– Дай ей, сколько попросит, – велела Ева. – Я хочу, чтобы ноги ее не было в этом доме. И, Брайан, мистер Кроссли проведет с нами Рождество и второй день Рождества тоже.
«Ну уж нет, напротив монструозного сукиного сына я не сяду», – строптиво подумал Брайан.
– Боюсь, я ужасно скучный гость, доктор Бобер, – покачал головой мистер Кроссли. – Хотел бы я быть более компанейским. Я не знаю никаких свежих анекдотов, а большинство моих историй из жизни довольно грустные. Уверены, что не прочь меня видеть на праздник?
Брайан замялся.
Ева испытующе посмотрела на мужа, и он быстро ответил:
– Конечно-конечно, вы непременно должны прийти. И не беспокойтесь о шутках и анекдотах – веселья будет в избытке со всякими хлопушками, бумажными колпаками и традиционными забавами, которые нелишне предварительно обсудить, дабы избежать обычной английской неловкости. Из нас получится препотешная компания. Два угрюмых подростка-аутиста, моя мать – самая завзятая спорщица из всех знакомых мне женщин, и моя теща Руби, которая убеждена, что Барак Обама стоит во главе Аль-Каиды. И, конечно же, я — в неотвратимо ужасном настроении, потому что никогда прежде не готовил рождественский ужин. Ах да, и моя жена, которая вас радушно пригласила, но сама и пальцем не шевельнула ради этого Рождества, и будет сосать лапу в своей берлоге над нашими головами, пока мы едим.
Ответом на тираду Брайана стало молчание. Он забыл, зачем пришел, и убрался из комнаты, преувеличенно осторожно закрыв дверь.
