Потом бабушка Маяушкиене снова заговорила о доме. В следующей семье умерла женщина. Они уже прожили здесь около четырех лет, и эта женщина каждый год неизменно рожала двойню, а когда они въехали в дом, у них уже было несметное множество детей. После ее смерти отец целыми днями работал и оставлял детей без присмотра. Если бы не помощь соседей, они просто замерзли бы. Кончилось тем, что они трое суток просидели одни, а потом выяснилось, что их отец умер. Он работал в убойной у Джонса, и раненый бык, вырвавшись, придавил его к столбу. Тогда детей увезли, а фирма на той же неделе продала дом новой семье иммигрантов.
Зловещая старуха рассказывала все новые и новые ужасы. Трудно сказать, насколько она преувеличивала. Все это было слишком похоже на правду. Насчет чахотки, например. О чахотке они знали только, что от нее люди начинают кашлять, а их уже две педели тревожил кашель, одолевавший старого Антанаса. Этот кашель прямо выворачивал его наизнанку и никак не прекращался, а когда старик сплевывал, на полу оказывалось красное пятно.
Но все это были пустяки по сравнению с тем, что они услышали потом. Они стали расспрашивать старуху, почему их предшественники не смогли заплатить за дом, и, приводя цифры, пытались доказать ей, что это не так уж трудно. Но бабушка Маяушкиене не согласилась с их расчетами.
— Вы говорите, двенадцать долларов в месяц; но в них не входят проценты.
— Какие проценты? — воскликнули они, растерянно глядя на старуху.
— Проценты за деньги, которые вы еще остались должны, — ответила она.
— Но мы не должны платить никаких процентов! — заявили они в один голос. — Мы должны платить только двенадцать долларов в месяц.
Тут она начала смеяться над ними.
— Вы такие же, как все, — сказала она. — Вас надувают, а потом съедают живьем. Когда дом продают в рассрочку, за него всегда берут проценты. Возьмите купчую и посмотрите.
Тогда тетя Эльжбета, с мучительно бьющимся сердцем, отперла шкаф и достала бумагу, которая уже причинила им столько страданий. Они сидели кругом едва дыша, пока старуха, которая умела читать по-английски, пробегала глазами купчую.
— Да, — сказала она, наконец, — разумеется, так оно и есть. «И проценты ежемесячно, из расчета семи годовых…»
Последовало гробовое молчание.
— Что это значит? — почти шепотом спросил, наконец, Юргис.
— Это значит, — ответила старуха, — что в будущем месяце вы должны будете, кроме двенадцати, заплатить еще семь долларов.
