Тут опять в небо взвились огни фейерверка. Слабый свет осветил плошки на подносе, и мне удалось рассмотреть в них что-то светло-фиолетовое. Это «нечто» было настолько прозрачным, что под ним даже просматривался цветочный узор на дне плошек.
— Похоже на медузу, — заметил я.
Саэко низко наклонилась и засмеялась:
— Это лапша из аррорута! А в другой плошке — тёмный мёд. Правда, у меня плохо получилось!
Порошок аррорута растворяют в воде, а потом разливают по формочкам, погруженным в кипящую воду. Но видимо, что-то пошло не так, когда Саэко погружала формочки в кипяток, и она слегка ошпарила указательный и средний пальцы.
— Не могу больше терпеть!
Саэко вытянулась на помосте. Уже лежа, она добавила:
— Я ошпарила пальцы и мне трудно было держать нож, потому кусочки лапши вышли слишком большие. Такие некрасивые!..
Когда я обнял Саэко, помост зашатался, фонари на рыбацких лодках закачались, разрисовав ночь жёлтыми полосами. Саэко игриво брала лапшу из аррорута из плошки руками. Прилипшая к пальцам полупрозрачная лапша слегка отсвечивала в темноте и впрямь напоминала мёртвую медузу. Медуза плавала в ночи. Окунув кусочек в мёд, женщина клала половинку в мой рот, а половинку— себе. Так мы лакомились в темноте. С оглушительным грохотом взорвалась ещё одна петарда.
С куском лапши во рту, Саэко обильно испустила воду. Жидкость протекла сквозь полугнилые доски, оросила цветы и стебли текомы, протянувшей свои длинные щупальца прямо под настил для сушки белья, и как капли дождя забарабанила по оцинкованному навесу. Я ничего не видел, но отчетливо представлял, куда она направляется дальше. Далее тепловатая вода стекала на землю, проникала в трещины между камнями, и, образовав ручеек на бетоне набережной, неспешно вливалась в Кигосигаву. Река чернела в ночи, как большое вытянувшееся животное.
Я лежал на помосте для сушки белья и размышлял. Выходит, я стал ключом. Ключом к воде. Это же высший класс! Разве мне когда-то доводилось быть избранным для столь важной миссии?! При этом мои желания и чувство долга совпадали. Высший класс. Огни фейерверка всё полыхали. Двигаясь в такт разрывам петард, Саэко всё извергала и извергала из себя воду. Я словно сам превратился в медузу и барахтался в некоей непонятной тепловатой субстанции — не то в вечернем небе, не то в море, не то в реке.
Фейерверк кончился.
В самой верхней части горбатого моста я увидел медленно приближавшуюся седую женщину. Хотя на сгорбленную, как крючок, старческую спину была наброшена серая накидка, даже в ночи мне удалось разглядеть длинную шею. Как и у Саэко, у неё были большие и очень белые уши. Я замер. Остановилась и старуха. На меня смотрело лицо Саэко, только вдвое меньше. Темнота скрывала морщины. Что-то невнятно прошамкав, она медленно и глубоко поклонилась и прошла мимо. Наверное, попросила меня помочь Саэко справиться с водой. Я оглянулся и низко поклонился:
