— Да я тороплюсь, — с волнением проговорил мой новый знакомый. — Вы, наверное, не знаете, что такое вдохновение. Я художник, притом профессиональный, за моими плечами Ленинградская Академия. И если ко мне приходит вдохновение, то я сутками не выхожу из своей мастерской. Хотя она не ахти, — продолжал он, — не ахти какая хорошая. Но ничего, дайте время…
— Вы знаете, — перебил я его, — мы бы хотели с вами посоветоваться. Насчет наглядно-художественного оформления города… Ведь скоро праздник — «Ташкенту — 2000 лет».
— Только не сейчас, — взмолился посетитель. — Позже, сейчас у меня начата работа, и пока я не остыл, не отрывайте, пожалуйста, меня… — Он говорил, водя правой рукой по воздуху, словно держал в руке кисть и перед ним стоял большой мольберт.
— Что ж, хорошо, — решил я. — Насильно мил не будешь. Как закончите свою работу, дайте знать.
Он с улыбкой на лице пожал мне руку и так же, как вошел, быстро вышел из кабинета.
Подготовка к празднику была в самом разгаре. Сроки поджимали, дел изо дня в день прибавлялось. Всюду ощущалось, что город живет в каком-то новом трудовом ритме. Вовсю шел ремонт зданий, приводились в порядок улицы. Замелькали крупные надписи на троллейбусах, автобусах и трамваях: «Городу—2000 лет».
Каждый житель города жил в ожидании праздника и хотел непременно принять в нем личное участие. На центральном стадионе с утра до вечера проводились репетиции. В дирекции по подготовке и проведению праздника шли беспрерывные споры о сценарии, о художественном оформлении праздника. Среди творческих работников мелькало и лицо моего нового знакомого, который ни с кем не спорил, да и вообще не вступал в разговор. Приходил на совещание дирекции, сидел молча и так же уходил. Поэтому я однажды не выдержал и обратился к нему:
— Слушайте, вы же профессиональный художник, и почему-то совершенно не принимаете ни в чем участия.
Он, опустив глаза, как-то смутившись, негромко ответил:
— Вы знаете, меня последнее время преследуют сплошные неудачи, и прежде всего творческие. Что-то хочется сделать новое, необыкновенное, но не могу нащупать, зацепить. Честно говоря, страшно устал от своей неудовлетворенности. — Говорил он так искренне, с какой-то болью, что присутствовавшие в дирекции товарищи начали успокаивать его:
— Ничего, это бывает. И у Пушкина до Болдинской осени было состояние не лучше…
Он растерянно улыбнулся, взял со стола свою белую кепку и вышел из комнаты. Вечером, после очередного совещания, я в плохом настроении возвращался домой. Пройдя по улице Ленина, повернул на улицу Навои. Навстречу мне, весело разговаривая между собой, шла группа молодых ребят. Среди них я увидел художника. Поздоровавшись со мной, он отстал от ребят.
