Тридцатый ничему не удивлялся. Он считал, что так оно и должно быть. Он и жене своей Дороти частенько говаривал: «Ну, что?! Убедилась теперь?! А? Это ж самая бестолковая империя, какую только можно придумать! Вот, пожалуйста! И зарплата, и уважение! Надо только иметь терпение и ждать. А послушался бы тебя, давно бы уже околачивался на биржах труда… Погоди, скоро еще переберемся в центр города. Надо только уметь ждать. Ты спрашиваешь, почему я получил такую должность? А как ты думаешь?» При этом Тридцатый каждый раз снисходительно и загадочно улыбался. «Почем мне знать?! Только не к добру все это, не к добру!» — обычно отвечала Дора. Она не получила приличного образования, не пришлось, и была очень мнительной. «Дал бог жену!» — думал, вздыхая, Тридцатый, но бодро объяснял: «Тут возможны варианты. Или мои друзья уже просочились в Центральный аппарат, или ошибка Главного компьютера по распределению должностей! Работенка-то, что ни говори, лакомая! Наверняка, предназначалась какому-нибудь папенькиному сынку. Но и то, и другое неплохо! Дора! Неплохо! И не делай такую кислую рожу!» «Лучше бы ты чинил свои кофемолки!» — произносила в ответ Дора и шла на кухню готовить макароны. Тридцатый был хорошим специалистом по кофемолкам. Но кому нужны такие специалисты?! Когда все уже и забыли, как пахнет этот самый кофе?!
Дороти не меняла жизненный уклад, и излишки денежных знаков складывала в жестяную коробку из-под монпасье. Копила на новую квартиру. А в другую точно такую же коробку складывала денежки, которые ей давала доченька. Сама же Люська снимала шикарную квартиру в центре. С Синим был заключен неплохой контракт. Коробки же из-под монпасье достались Дороти от бабушки. В них обычно откладывались денежки на приданое. Это была мудрая семейная традиция.
Зимой было холодновато. Тридцатого мучил ревматизм. Он запирался в своей каморке с фанерными стенами. Она служила ему кабинетом. И грел руки над маленькой жаровней с тлеющими угольками. С электричеством и отоплением зимой было не всегда благополучно. Частенько возникали перебои, чего греха таить…
Раздался стук в дверь. Люська с Данилкой зашли проведать стариков. Тридцатого очень интересовал жених. Он его изучал. Как ученый-энтомолог какое-нибудь редчайшее насекомое. Правда, и Данилка изучал Тридцатого. Может быть, не так научно, но тоже очень внимательно.
После обычных приветствий и фраз:
— Ну, как со свадьбой?
— Со свадьбой все нормально, — зашел разговор о музыке и театре. Перескочили на кино. Тридцатый и Данилка принялись расхваливать новинки экрана. Вскоре им это надоело, все-таки будущие родственники, и они эти же новинки, как следует, поругали. Увлеклись, перешли к самой технике съемочного дела, разговорились о тонкостях. Особенно об атмосфере на съемочной площадке. Тридцатый непринужденно, вскользь заметил, что очень легко какому-нибудь беспаспортному хитрецу хорошенько загримироваться да и затеряться там, переждать, особенно, если какие-нибудь там неприятности на хвосте. Уж больно сильная неразбериха царит в кинематографе. А потом, глядишь, и отбыть вместе с группой к морю. Где обычно и любят снимать разные сцены.
