Иван оставил истерзанную жертву, кинулся в деревню, к охваченному огнём имению Авериных. Там, на пепелище риги, выхватил горящую хвойную, смолистую головешку, в спешке вернулся на берег реки ко всё ещё лежащей без памяти Вареньке.
Ухватив за волосы, резко дёрнул, оторвал от земли.
– Ну, курва! Будешь вечно помнить Ивана Кузьмина, сволочь! – ткнул горящей головешкой в левый глаз девушки, надавил, с силой прижал. – Будешь знать, что такое глаза!
Тело Варвары дёрнулось, руки приподнялись и тут же в бессилии опустились на грудь.
Мужчина взмахнул палкой, раздул тлеющий огонь, и снова прижал её, но уже к лицу, к левой щеке, к нежной коже…
Девичье лицо зашкарчало, запахло горелыми волосом и человеческим мясом… А он всё давил и давил головешкой, всё жёг и жёг…
Неимоверная боль лишь на мгновение вернула сознание, Варенька шевельнулась, чтобы опять впасть в беспамятство.
Забросив орудие пыток в реку, ещё какое-то время Иван стоял, смотрел, как корчится в агонии жертва. Обнажённая из-под ночной сорочки голая девичья нога чуть выше колена заманчиво сверкнула белизной, замаячила перед глазами. Он хрюкнул, тяжело задышал, засопел, снова издал нечленораздельные звуки, в спешке стал срывать с себя домотканые портки, припал к безвольному телу…
На вторые сутки кавалерийский гарнизон не выдержал осады. Прямым попаданием снаряда в полковую конюшню была уничтожено почти половина штатного поголовья лошадей. Многие из них были ранены, не пригодны для боя, и сейчас бродили по гарнизону, а то и уходили в городок. Благо, красные пропускали их беспрепятственно через свои порядки.
Усилилось дезертирство: только к исходу первого дня гарнизон покинуло около эскадрона солдат и унтер-офицеров. И уже утром второго дня эти же перебежчики были замечены в атакующих цепях красных. Боевые потери были высоки: только в эскадроне ротмистра Аверина в строю осталось девятнадцать активных штыков. Силы были явно не равными. Фортуна не благоволила кавалерийскому полку, верному воинскому долгу и военной присяге.
Командир полка полковник Бахметьев на рассвете собрал оставшихся в живых офицеров, выступил перед ними с короткой речью.
– Приказывать вам не могу, господа офицеры. Настал час, когда вы обязаны поступить именно так, как велит вам офицерская честь. Родина осквернена, поругана. Однажды принявши присягу на верность Императору Всея Руси я не могу подчиниться новой власти. Буду до последнего дыхания сражаться с ней, пока моя страна не освободится от красной скверны, пока над моей Россией снова не взовьётся знамя Самодержца. Пойдём на прорыв вражеского кольца. Поговорите с подчинёнными. Дайте им право выбора: лишней крови нам не надо. И сами определитесь. Все, кто считает себя офицерами, прошу прибыть в район сосредоточения за продовольственные склад. Там доведу до вас исходный рубеж для атаки.
