Но Саид-ака решил ни о чем сына не спрашивать. Если сочтет нужным, сам откроется.
— Мунис… отец, оставила мне солидное наследство…
— Какое наследство? — не понял отец.
— Золото, жемчуг… Вот, — Рахим Саидов вынул из кармана ожерелье и положил перед отцом.
Он не собирался рассказывать им правды. Хотел придумать другую причину. Но, представ перед отцом, отказался от своего намерения — отцу он не мог врать. Незачем, собственно, скрывать. Родители жены знают, товарищи знают, милиция знает. Рано или поздно дойдет до отца.
Решив так, он переборол стыд.
Саид-ака не притронулся к жемчугу.
— Он принадлежал Мунис. Я не покупал.
— Значит, у нее водились деньги?
— Откуда! Даже на трамвай у меня клянчила.
— Клянчила? — удивился Саид-ака. — Разве вы не держали деньги вместе?
— Свою зарплату я почти целиком отдавал ей. Себе оставлял десятку и всегда говорил ей об этом. А ее зарплаты я никогда не видел и не интересовался ею.
— В таком случае она могла и сама купить.
— А вам известно, сколько это стоит? Тысячу рублей!
И в милиции лежат ценности на такую же сумму.
— Какие ценности? — насторожился старик.
— Серьги, перстни! Моей зарплаты, если за год собирать, и то не хватит.
— Ты хочешь сказать… у твоей жены кто-то был?
Старик не щадил самолюбия сына. Рахим сделался пунцовым.
— Ездил в Коканд, чтобы узнать…
Саид-ака несколько минут безмолвствовал, устремив острый взгляд на мерцающий перед ним клубок жемчуга.
— Ты плохо поступил, сынок. Зачем ездил к сватам?
У них и так горя хватает! Разве нельзя было с нами посоветоваться?
Рахим оправдывался. Он поехал, чтобы узнать, не дарили ли ей родители эти драгоценности. Но Саид-ака возразил: все равно это нехорошо. Рахим сейчас понимал — отец прав. Он не должен был травмировать стариков. Разве они велели дочери ступить на стезю позора? Как ни верти, а виноват он один, Рахим Саидов. Его передернуло от неприязни к самому себе.
Мать на большом глиняном блюде принесла плов.
— Вчера мы с отцом и глотка чаю не могли сделать. Хороший сын так не поступает. Мог бы сестре сказать, где останешься… — Вдруг она увидела жемчуг: — Что это?
— Добро твоей невестки, — буркнул Саид-ака.
— Это же жемчуг.
Рахима-апа опустила блюдо на хантахту и взяла ожерелье в ладони.
— Я ни разу не видела на ней его. Недавно купил?
Рахим взглянул на отца. Тот еле приметно кивнул.
— Да, — ответил Рахим.
— Не судьба была бедняжке его носить. А красивый-то какой… — запричитала мать.
— Ну-ка, Рахим, принимайся за еду, остынет, — сказал отец, сменив разговор. — Со вчерашнего дня небось голодный? Бери, бери, сынок.
