— Убирайся к чорту! Все зубы повырываю, а чистить на зло не буду.
Когда нарыв на десне прорвался, мать повела Шурку к зубному врачу.
— Да, у него четыре зуба никуда не годятся, — сказал доктор: — самое лучшее их вырвать.
Целую неделю ходил Шурка к врачу.
Когда его усадили в кресло и потянули за больной зуб щипцами, — он так, несчастный, орал, так ему было больно, что даже ногами дрыгал.
— Разве можно так зубы запускать? — сказал доктор: — почистить лень, а теперь приходится такие мученья переносить.
Из-за зубов Шурка не ходил в школу больше недели. Ко всему у него еще кашель открылся.
— Вот видишь, Шура, — говорила мать, — смотри какой Петя здоровый, веселый, сильный, как ему легко всякие науки даются, а ты по лени и по глупости распустил себя, и на кого ты стал похож? В ученьи отстал, только и знаешь, что на разные немочи жалуешься, как старик. А потом я у тебя и куртке папиросы нашла. Неужели ты куришь?
Шурка смутился.
— Это не мои папиросы… это… это… это я их на улице нашел.
— Врешь. А почему простыня у тебя прожжена?
— Не знаю…
VI.
Потеряв всякую надежду исправить Шурку, Володя сообщил о нем в отряд.
— Ты не думай, что я на тебя кляузничаю, — сказал он, — как мне ни жаль тебя, но я был принужден сообщить о тебе вожатому.
— Ябеда! я тебе морду набью!
— Не ябеда, а должен я про тебя сказать. Может быть, это тебя исправит…
Обсудив поведение Шурки, пионеры удалили его из отряда, дав срок на исправление.
Отстав от товарищей, Шурка остался в классе на второй год.
В то время, как пионеры, следуя всем своим законам и обычаям, быстро развивались и умственно, и физически, Шурка сидел целые дни дома, ничего не читал, ничего не делал, и только и знал, что курил.
Мать прямо не знала, что с ним делать.
Пришли летние каникулы. Пионеры готовились всем отрядом в экскурсию на море, где предполагали прожить все лето в лагере.
— Эх, Шурка, Шурка, — покачивал головой Петька, — сам ты себя наказываешь.
Шурка ходил из угла в угол, насупившись:
— Плевал я на вашу экскурсию.
Однако, он это только говорил. Где-то в глубине точил его червячек. И неприятно ему было, и стыдно, а главное досадно на самого себя.
— А, ведь, как бы хорошо сейчас с ребятами на море… Эх!
Чрез несколько дней пионеры уехали. Шурка остался один и ходил мрачнее тучи.
Раз он зашел в комнату матери. Мать сидела у окна и плакала.
— Ты о чем, мама?
Мать ничего не ответила. Понял Шурка, что он, и только он, является причиной ее огорчения.
Не по себе Шурке. Скучно как-то, нудно. Не знает Шурка, за что взяться.
