— Нет, — ответила телефонистка. — Мы вас не соединяли.
— Я знаю. Но все разговоры записываются на магнитофон. Прокрутите мне эту запись.
Телефонистка ответила, что это займет слишком много времени и блокирует другие звонки.
— Бог ты мой, ну тогда принесите мне всю пленку.
— Это невозможно.
— Заправьте новую пленку, а старую принесите ко мне. Или я сам поднимусь за ней.
Она стала бормотать, что это запрещено, и Геллерт обещал ей, что даст расписку в получении материала. Тогда она наконец поддалась на его уговоры и пообещала тотчас же доставить пленку. Геллерт облегченно вздохнул. Необходимо стереть имя Савари, лучше всего стереть весь разговор. Если бы только он разобрался, почему она звонила. Через несколько минут пленка была у него на столе. Сначала он прослушал запись разговора одного из служащих со своей матерью, речь шла о каком-то визите, который не мог состояться. Потом зазвучал чей-то голос, звонивший не представился, произнес только «алло» и подробно описал чью-то внешность. Полковник хотел было перемотать пленку дальше, но тут голос, задававший звонившему вопросы, показался ему знакомым. Это был голос его адъютанта. Речь шла об аресте какого-то человека по совершенно ничтожным подозрениям, потом последовало распоряжение не информировать об этом его, Геллерта.
Он перемотал пленку назад, еще раз прослушал описание внешности задержанного. Около 18 лет, темные волосы, рост 175 сантиметров, зигзагообразный шрам… о Господи, они его взяли! «У задержанного при себе не было никаких документов, — услышал он. — Он отказывается от дачи показаний».
Они взяли его. Геллерт уткнулся лицом в ладони. Он ненавидел его. Нет, пожалуй, ненависти не было, он просто его не понимал. Или иначе. Он его понимал. Когда тебе восемнадцать, нельзя заставить тебя отказаться от жизни, которая еще не началась. Да и в любом возрасте это дается нелегко. Но нельзя было отказаться от жизни, не ощущая при этом стыда, и тут-то и начинаешь подражать глупостям других людей. Он всегда начинал с чего-то очень хорошего, а заканчивал какой-нибудь гадостью, и в конце не оставалось ничего, кроме отвращения. В любом случае, у него есть пистолет. Он себя обезопасил. Никаких друзей. Беглецом начинал жизнь, беглецом и заканчиваешь ее. Тебе скоро шестьдесят. В этом возрасте не находишь больше удовольствия в самообмане.
Геллерт поднялся и выглянул во внутренний двор, где стояли патрульные машины и, переминаясь с ноги на ногу, изнывали от безделья несколько полицейских. Эти ублюдки схватили его сына, поймали на какой-то смешной, нелепой мелочи. Рядовое задержание. Нет при себе документов. Конечно, все это не так. Сколько он сможет продержаться, пока они не вытрясут из него показания? Он должен вытащить его оттуда, пусть это будет последнее, что он сможет сделать. Его нужно вызволить из лап этих бандитов, мальчик ни в чем не виноват. Глупость. Конечно, он виноват в том, что совершил. Кое-что он уже успел натворить, не слишком много, но тем не менее.
