«Грехи любезны – доводят до бездны».
«Здесь все рабы греха! И живут с грехом пополам».
«Чья душа во грехе, та и в ответе!»
– Грешники не могут смотреть прямо друг на друга, – доходчиво объяснял Малай. – Поэтому с обеих сторон – затылки! И от имён своих отказались, считая себя недостойными. Заменили номерами!
Шухлик подметил, что числа на затылках нечётные. Причём такие, которые делятся без остатка только на самих себя.
– Ещё бы, – хмыкнул Малай. – Не хотят делиться раскаянием. Это вся их жизнь. Желают каяться до самого конца, чтобы не угодить после смерти во-о-он туда, – кивнул на картины. – И творят себе ад на земле!
– Хорошо рассуждать чистому духу! – усмехнулся Шухлик. – Никаких грехов!
Стащив пиратскую повязку с глаза, джинн тягостно вздохнул.
– Эх, не скажи, мой господин, – много чего за мной водится. Люблю приврать. К тому же я невинный убийца – превысил оборону, защищаясь от колдунов, – не все в том городе были так уж плохи. И признаюсь, я нарочно завёл сюда, чтобы покаяться. Эти пещеры, как печи, всю скверну сжигают. Не хочу, чтобы Жон и Дил отдувались за родителя. Прости, мой господин!
Шухлик опешил. Никак не ожидал от своего слуги подобной выходки! Задумавшись, сжевал корень, напоминавший человеческую фигуру. И тут же поплыли у него перед глазами длинный-предлинный, как дорога, стол, бесконечные затылки с цифрами, как верстовые столбы, и джинн Малай, поспешно уходящий с утконосиками.
Шухлику подсунули снотворный корень мандрагоры.
В следующий миг всё вокруг раскололось, расщепилось, и он вошёл в те страшные росписи на стенах пещеры.
Тут не было так жарко, как представлялось. В общем, терпимо.
Пара чертей подвалила разболтанной хулиганской походкой, будто хотели попросить закурить, узнать, который час, и потребовать кошелёк или жизнь.
– Знаешь ли, приятель, – рявкнул один из них, неприятно скалясь и тряся кочергой. – Катился бы отсюда!
Второй оказался душевней.
– Честно скажу – плохое это место для приличного осла. Здесь рабство угрызения и раскаяния! Тут обитают ненавидящие самих себя! Поедающие свою жизнь! Даже нам, чертям, противно.
Он постучал сковородкой по крутым рогам.
– Два затылка и рот на макушке – это куда ни шло! Сами довели себя до такого печального состояния. Хуже того, затылочники как чёрствый хлеб, который настолько окаменел, засох, что и откусить-то невозможно. Разве что размочить – любовью и сожалением! Да где ж их взять в этом диком ущелье, когда все только и думают о своих грехах, каются и хотят принести искупительную жертву. Тьфу!!!
