Любуюсь с размахом устроенным обрядом отлученья от тела. Собираешься торопливо, раскидывая и роняя предметы, бывшие с нами. В один чемодан белье и пальто, разбираться придется позже. И книги, чтобы ноша была тяжелее. Говоришь исчезнувшим голосом, закашливаясь словами, с трудом отпуская их ко мне. Куришь, пытаясь вобрать в себя воспаленный кружок с конца сигареты, добыть хотя бы немного исчезнувшего тепла. Тебе захотелось попробовать драмы, и я не буду удерживать от неверного прочтения. Повесить пальто обратно в шкаф было бы намного сильнее. Радостный, вечный неон за окном для созерцания спокойней, нежели брошенная тобою жизнь.
Безразличные моей совести фиалки на окне успели превратиться в прах. Пока единственное, что удалось заметить не таким, как прежде. Был поэт, он говорил, что судьба — игра. Приходилось ему верить, зимой носить перчатки от ветра, а летом очки от солнца. Во всех фильмах о любви мы сыграли главные роли, уже и неважно, какие из них нравились. А сегодня светло, и как-будто соседи счастливы, по трубам в ванной не сбегают остатки их скандалов, ее безутешный плач, его ругань. В комнате на ничем не прикрытом полу, вдыхаю резвящиеся пылинки. Разбираю остатки памяти, эти неровно сшитые лоскутки из мечтаний, желаний, стремлений, развешенные гобеленами по стенам. Нет той остановки, которая звалось бы конечной, говорящие о смерти не знают, о чем говорят. Я остаюсь здесь, буду стареть в ожидании разлуки более реальной, нежели эта, неспособная даже отчасти быть таковой.
Жизнь вернулась так же беспричинно,
Как когда-то странно прервалась.
Борис Пастернак.
ОТКАЗ
Не успел заметить, как это произошло: точно разомлевшая на солнце кошка, упруго вытянулся световой день, небо обернулось голубой подарочной бумагой, ветер шуршит опьяневшими от влаги, но упрямо зеленеющими кронами все более редких деревьев. И эти страшные, маленькие птицы, они вернулись и стали будить меня очень рано, их короткие, заточенные трели повторяются, влетают в комнату и отражаются от стен, чтобы затем ударить по оставленному шумом города слуху. Я их ненавижу, хотя и люблю их мать, природу, говорят, даже сам — ее часть. Но я точно не птица, скорее всего мамонт, и давно вымер, и меня здесь с вами нет, а ученые спорят, что послужило тому причиной, ведь мои останки не могут сообщить им всей правды. Впрочем, вряд ли, надо признать: слишком жалок, чтобы быть темой ну хоть какой-то дискуссии, значит я — тот человек, совсем живой. Если бы не безвинные птахи, я бы спал, оставил трагичные попытки думать, сопоставлять, искать причастность одного к другому. Вот и соседям пора на работу, замещать такую трудную жизнь пустокопанием в офисах и маленьких делах. Слышно, как нервно забилась в трубах вода, загудел ровно телевизор за странно тонкой перегородкой между квартирами. Скоро разлаженно захлопают двери, расчленяющие общую многоэтажность, и снова останусь один.
