Глотая шпалы, поезд мчал мимо черневших лесов, впереди в лунном свете блестела река.
— Выброшу окурки, — хрипло бросил военный, поднимаясь. — И не бойтесь, я теперь без денег не убиваю…
Его лицо стало как у мертвеца.
Рыжий расплескал блюдце.
— Я с вами…
Вагон уже громыхал по мосту, в тамбуре тускло светила лампочка. Чернявый распахнул дверь, вышвырнул окурки и, обернувшись, хотел спиной захлопнуть щель. Лицо рыжего было ужасно. Поражённый внезапной мыслью, военный отшатнулся, и в это мгновенье попутчик толкнул его обеими руками. Он зацепился за подножку, судорожно перебирая ступени, а его тело рвали пролёты моста.
Его спутник долго смотрел в темноту. Потом вернулся в купе, вытряхнул из саквояжа деньги, уколов пальцы о булавку, открепил фотографию и положил в нагрудный карман.
Помню школьную песенку: «Воскресенье — солнечный день, пусть исчезнет ссор наших тень!» Мы горланили её на пикниках, которые устраивали по выходным. А теперь по воскресеньям пасмурно, моросит дождь, и мы слоняемся по квартире, устав от изжитых страстей. Дети уехали, оставив нас одних, как быков в загоне. А вечером — гости. Чем тебе не нравится мой галстук? Не идёт к твоему платью? С годами все разводятся, с годами подступает одиночество, которое не с кем разделить.
Потому что когда двое думают одно и то же, это всё равно разное.
Помню, как в школе распевали: «Воскресенье — солнечный день, пусть исчезнет ссор наших тень…» А теперь каждое воскресенье — беспросветный дождь! Весь день не знаешь, куда себя деть, а вечером — гости. Чем тебе не нравится моё платье? Ах, чересчур открытое! Наши языки — как осиные жала. Я знаю, что мы давно пишем скучную повесть, день за днём добавляя новые главы.
И ты знаешь, что я это знаю, а я знаю, что ты знаешь, что я знаю…
Рассказ назывался «Дождь за поворотом», Максим Карабель поместил его на литературном сайте.
«Рассказ автобиографический?» — поинтересовалась она.
«Как и мои остальные», — ответил он.
А потом выяснилось, что она в два раза моложе, и разница между ними составляет четверть века.
Карабель жил в Москве, она — в Ялте. Но неожиданно завязалась переписка, и через неделю у обоих вошло в привычку читать длинное письмо, чтобы писать ответ, который был ещё длиннее. Это придавало жизни таинственную значимость, и они стали размечать дни электронной почтой. «Родители воспитывали меня тургеневской девушкой, — писала она. — Одно имя Ася чего стоит, в нём слышится девятнадцатый век…
