ступеньку для подъема...
— Надеюсь, это не принесет мучения моим близким. Надеюсь, я стану примером
того, что Бог и в лучшие наши времена, и в худшие ждет от нас веры. Ведь если мы не
верим, когда нам трудно, значит мы вообще не верим.
Дон держит ее за руку. Он утирает ее слезы. Он утирает свои слезы.
«Кто они? — спрашиваю я сам себя, глядя, как он прикасается платком к ее щеке.
— Кто они, если на берегу реки жизни могут смотреть вдаль с такой верой?»
Это был момент торжественный и щемящий. Я говорил мало. Самонадеянность
неуместна в присутствии того, что свято.
* * *
— У меня есть все, что нужно для счастья, — сказал Роберт Рид.
7
«Поразительно», — подумал я.
Руки его скрючены, а ноги бездвижны. Он не в состоянии сам вымыться. Он не в
состоянии сам поесть. Он не может сам почистить себе зубы, причесаться, натянуть
на себя подштанники. Рубашки у него на «липучках». Его речь замедленна, словно
звучание сильно изношенной аудиокассеты.
У Рида — церебральный паралич.
Болезнь не позволяет ему водить машину, кататься на велосипеде, даже сходить
прогуляться. Но она не помешала ему окончить школу, а затем — Христианский
университет в г. Абилин, где он специализировался на латыни. Церебральный паралич
не мешает ему преподавать в колледже Сент-Луиса и не удержал от пяти
миссионерских поездок за границу.
И болезнь Роберта не воспрепятствовала ему стать миссионером в Португалии.
Он поехал в Лиссабон — один — в 1972 году. Там он снял номер в гостинице и
принялся учить португальский. Роберт познакомился с владельцем кафе, который
стал кормить его с ложечки в часы затишья, и нашел учителя, помогшего освоить
язык.
Роберт ежедневно располагался в парке, где раздавал брошюры о Христе. За
шесть лет он привел к Господу семьдесят человек, одна из которых, Роза, стала его
женой.
Недавно я слышал его проповедь. Я видел, как его внесли в инвалидной коляске
на помост. Я видел, как ему положили на колени Библию. Я видел, как он
непослушными пальцами перелистывал страницы. И я видел, как слушатели утирали с
глаз слезы восторга. Роберт мог бы взывать к их симпатии или жалости, но он повел
себя диаметрально противоположно. Воздевая скрюченную руку, он хвалил свою
жизнь
— У меня есть все, что нужно для счастья.
Рубашки у него держатся на «липучках», но его жизнь держится на радости.
* * *
Никакой другой человек не имел столько оснований для скорби — и все же
никакой другой человек не был таким жизнерадостным.
Его первым домом был дворец. Великое множество слуг находилось в полном его
