Но для того, чтобы коснуться рукой ран на теле прокаженного, мужества требуется еще больше.
Симон не забыл, что сделал Христос. Он просто не мог этого забыть. Ведь вместо бесформенного куска плоти у него
теперь был палец, за который могла держаться дочурка. Там, где раньше зияли гноящиеся язвы, теперь была обычная
кожа, которой он мог ощущать прикосновение рук жены. И вместо часов изгнания и одиночества были часы радости.
Такие, как теперь: дом, полный друзей, накрытый стол.
Нет, Симон не забыл. Симон знал, что такое глядеть смерти в лицо. Он знал, что значит— не иметь дома, который ты
можешь назвать своим, и что значит, когда тебя не понимают. Он хотел, чтобы Иисус знал: если когда-нибудь Он
проголодается или Ему понадобится место, где Он мог бы приклонить голову, в Вифании есть дом, в котором Ему всегда
будут рады.
В других домах Он не найдет такого гостеприимства, как у Симона. До конца недели Ему предстоит побывать в доме
первосвященника — самом красивом в Иерусалиме. Три кладовых на заднем дворе и прекрасный вид, открывающийся на
долину. Но Христос не будет любоваться этим видом. Все, что Он увидит, — это лжесвидетели, все, что Он услышит и
ощутит, — это их ложь и пощечины.
Нет, Он не найдет гостеприимства в доме у первосвященника.
До конца недели Он также побывает во дворце Ирода. Изысканные покои. Множество слуг. Возможно, фрукты и вино
на столе. Но ничего из этого Ирод не предложит Христу. Ирод захочет увидеть фокус, цирковой номер. «Ну-ка, покажи мне
какое-нибудь чудо, деревенщина», — станет шутить он, а стража будет одобрительно хихикать.
До конца недели Христос побывает в доме Пилата. Редкая возможность предстать перед сидящим в кресле
прокуратором всея Иудеи. Это большая честь. Это должно стать историческим моментом — но не станет. Напротив, о нем
постараются забыть. У Пилата будет возможность совершить величайший в мире акт милосердия — но он не сделает
этого. Сам Бог будет стоять перед ним, и Пилат не увидит Его.
Невозможно удержаться от вопроса: «А что, если бы?..» Что, если бы Пилат защитил невиновного? Что, если бы Ирод
стал просить Христа о помощи, а не о развлечениях? Что, если бы первосвященника истина интересовала так же сильно, как и его собственное положение? Что, если бы один из них отказался угождать толпе, обратился бы ко Христу и выступил
на Его стороне?
Но никто не сделал этого. Слишком высокую ступень на общественной лестнице занимали эти люди, слишком
болезненным могло оказаться падение.
