В кладовую Брюгель явился в сопровождении переводчика. Любу заставили подписать обязательство, гласящее, что она не должна вступать в посторонние разговоры с пленными, передавать им что-либо, кроме указанных мастером инструментов, и не брать у них писем, записок или других предметов для передачи третьим лицам, а также немедленно сообщать своему начальнику в случае, если кто-нибудь из пленных попытается установить с ней контакт.
Переводчик старательно, слово в слово, перевел то, что сказал в заключение комендант.
— Помните, такие контакты караются смертью. Вас казнят, повесят тут же, на базе, немедленно, как только мы установим вашу вину. Нам все будет известно, и гораздо раньше, нежели вы предполагаете. Все ясно?
Брюгель знал, что делал. Он верил во всепобеждающую парализующую силу страха. И он увидел, что достиг цели — молодая кладовщица перепугалась до смерти.
Но настоящий страх Люба испытала немного позже, когда увидела в окно, как четверо пленных устанавливают посередине двора высокий столб с перекладиной. Свисающая веревка с петлей на конце не оставляла сомнения в назначении сооружения — это была виселица.
Остальные пленные стояли у стены и под надзором переводчика твердили «урок». Но вот они закончили зубрежку, к ним подошли конвоиры и повели к столбу. Там всех пленных выстроили в одну шеренгу.
Виселица, эсэсовец, переводчик, конвоиры и шеренга пленных.
Вдруг, очевидно по приказу эсэсовца, из шеренги вышел пленный с жетоном № 13. Люба сразу же узнала его — черное ведерко в руке. Она ужаснулась: сейчас на ее глазах состоится казнь, и будут вешать именно его, этого юношу. За что? В чем он провинился? Может быть, нашли тот злосчастный бутерброд, которым он намеревался поделиться с товарищами? Нашли, но он не сказал, кто дал ему хлеб... «Не узнают...» — сказал он тогда и грустно улыбнулся. Он был уверен, что никакая сила не заставит его сказать немцам правду. Окаменев от страха, Люба смотрела в окно.
Юрий Ключевский стоял около столба, лицом к товарищам. Он видел, как испуганно и вопрошающе смотрят на него Шевелев и Годун, и отвечал им едва заметным пожиманием плеч. Он понял, что сейчас по приказу коменданта его должны повесить, но не мог догадаться, и чем именно состоит его вина, вызвавшая такой гнев коменданта лагеря. Это лишало Юрия последней надежды найти какой-то спасительный выход.
Однако и сам Брюгель не смог бы объяснить, почему на этот раз он избрал своей жертвой измазанного краской молодого пленного с грустными мечтательными глазами. Правда, задайся он выяснением этого вопроса, вспомнил бы праздношатающегося, за которого вступился Верк, и то раздражение, какое вызвали у него надписи на стене. Он не мог подавить свою подсознательную неприязнь к людям, в глазах которых угадывался высокий интеллект, богатство духовного мира. Но Брюгель не был склонен к самоанализу и считал, что он вовсе и не выбирал, а всего лишь поманил пальцем к себе первого из пленных, на ком остановился его взгляд.
