– Я приготовила картофельники. Я помню, что ты их любишь!
Боже мой! Она через все эти годы помнит, что я люблю её картофельники! Сто пятьдесят раз мне не нравится этот город. Но тут есть тётя Надя, которая помнит, что мне нравятся её картофельники! Картофельники – это такая страшно трудоёмкая, вкусная еда. Это пирожки из картошки. Внутри которых – мясо. И тётя Надя помнит, что я их люблю! Разве ради этого не стоит жить? Ради этих чёртовых картофельников, которые не стали для тёти Нади бывшими! И, значит, никогда не станут бывшими для меня! Уже никогда не станут для меня бывшими – и к дьяволу все игры и пространные размышления о природе дружбы и любви. Дружба и любовь – это картофельники. Когда кто-то помнит, что ты их любишь.
И приятно. И тепло. И нежно. И накрытый стол ломится.
– Ой вэй, да разве ж это стол!
Накрыли, как обычно в Одессе. И есть это вкусно, легко и приятно. И рассказы о прошлом – совершенно настоящие. А будущее не интересно, потому что настоящего – полным-полна коробочка.
– А помнишь, как Вовочка сбежал с моего дня рождения? Вернулся через полчаса и сказал: «Братухе заверните!» – и даже сто граммов со стола слямзил.
– Конечно, помню! Он с каким-то бомжом закорешился.
– И как мужик с мужиком…
– Чисто по-пацански…
– Разделил пайку!
Ржём. Как лошади. Действительно, вполне мужской поступок. Вспоминаем одноклассников. У хороших – всё хорошо. У разных – по-разному. Как и положено человеческой природой. Это если сильно близко – что-то кажется несправедливым. А если отойти на много лет – то даже анализировать не надо. Всё по местам.
Тётя Надя хлопочет. Сейчас она живёт ради внучек. Есть такие женщины – они должны жить ради кого-то. Когда женщины на самом деле такие – это гармонично. Это тёти Надина суть – ради них. Потому она естественна, как природа. Она – сама природа женственности. И плевать, сколько она весит, как выглядит и что на пенсию в одном из самых стоматологически продвинутых городов мира зубы не вставить. Тётя Надя – безупречно красива. Она излучает свет, благодаря которому все вокруг неё имеют далеко не всегда заслуженный ими покой.
Танькины дочки – тёти Надины внучки – чуть нагловатые, чуть хитроватые. Это называется – слегка перевоспитанные. Как результат – избалованность. Ни этикета, ни протокола. Только вопиющее «я». Всё, впрочем, как и положено классическим одесским девочкам.
Ремонт у Таньки слегка недоделан. «Слегка» – это корень квадратный из разрухи. Архитектор-муж оказался объевшимся груш. Танька у него была первой и слишком долго – единственной. К сорока он решил рассмотреть, каковы же на ощупь и вкус другие. И ушёл, бросив, как водится, всё на полдороге. Архитектор-теоретик – это что-то вроде столяра, созерцающего доску: стружка, может, и появится, но табуретки точно не дождёшься. И потому теперь в Танькиной квартире, в одной из кладовок, где планировалось сделать вторую ванную комнату, замурована дорогущая джакузи. Даже не распакованная. Которую бы Татьяна Валерьевна давно продала. Но ту ни повернуть, ни вынести. Может, кто возьмётся почистить авгиеву кладовую?
