— Большой сель прошел, — сказал Медер. Машина зло урчала, переезжая на другой берег. — Киргизы недаром говорят, что самые безжалостные и бессловесные враги человека — это буйный огонь и буйная вода.
Аил находился у подножия зеленых гор, не выжженных солнцем и еще не вытоптанных отарами и табунами. Сквозь густые рощи белели дома, вились дымы над очагами, обещая деревенский уют и тишину.
Медер остановил машину у дома, обнесенного изгородью из ровно подогнанных тополиных веток. Домашние в этот час были заняты вечерними заботами. Мать несла охапку свежей травы для коровы, отец что-то ладил под широким навесом, а сестренка Медера, Назира, хлопотала у очага. Медер подтолкнул в открытую калитку вдруг оробевшего Чоро.
Маана первой увидела их… Она шла к ним навстречу и постепенно узнавала своего внука, которого так долго не видела. Она бросила в сторону траву, обняла Чоро и стала осыпать поцелуями.
— Сердце ты мое, душа моя, да чтобы жертвой стать за тебя, — тихо шептала она, — внучек ты мой, жеребеночек, ты ли это?
Чоро молчал и только смущенно улыбался. Не в силах сдержать своих чувств, Маана заплакала беззвучно. Всколыхнулась в ней печаль, вспомнила сына — отца Чоро, и была эта печаль перемешана с радостью встречи с внуком, но которому истосковалось сердце.
Старый Кайбылда поздоровался с сыном, терпеливо ждал, пока старуха успокоится и, почувствовав, что она немного отошла, сказал:
— Будет, вытри слезы. Дай-ка поздороваться с молодцом. — Он крепко обнял внука и взял за плечи. — Смотри, какой джигит вымахал, выше деда.
А Чоро все смущенно поглядывал на Медера, словно спрашивал, как себя вести и что следует сказать.
Быстрая Назира, радуясь приезду брата, вертелась возле и с любопытством смотрела на Чоро. Она уже успела расстелить на траве под яблоней коврик-шырдак и одеяла.
— А ну-ка, мои мальчик, подойди к этому дереву, — попросил старый Кайбылда и подвел его к высокому зеленому тополю. — Ты его не помнишь?
— Нет, дедушка.
— Конечно, столько времени прошло. Если бы не твоя бабушка, я бы тебя тоже не узнал. — Кайбылда вздохнул. — Видишь метку? — Подняв руку, он потрогал шершавыми пальцами темный широкий рубец на стволе. — Это ты хотел срубить, когда тебе было семь лет, запарился тогда, сил не хватило… Смотрю иногда на этот рубец — скоро его руками не достать — и, кажется, вижу, как ты растешь…
Трое мужчин сидели на бревнах и смотрели, как закатывалось солнце — будто оранжевый ком таял и растекался по гребням гор…
