Катуар упирается носом в мою шею. Она лежит на мне почти без дыхания, обхватив руками и ногами, как обломок реи корабля-призрака.
— Где ты была, Катуар?
— Там-сям.
— Где? Где? С очередным модным дизайнером?
— Нет, не волнуйся. Почему у тебя совсем нет дома книг?
— Они мне уже не нужны. Только сбивают с толку.
— Ты начал писать вторую серию?
— Бесишь, бесишь! Какая серия, когда не было тебя?
— Не начал? А я принесла крем для рук и еще для лица, можно их поставить в ванной?
— Можно. Можно! К тому же я выбросил все старые щетки, чтобы не приставали с глупостями к твоей зеленой принцессе.
— Как хорошо! А я постеснялась тебе это предложить. Вдруг каждая для тебя что-то значит.
— Нет, ничего. Никакой подоплеки. Это даже не реквизит. Я забываю выбрасывать, а Роза думает, что так положено у сценаристов.
— Мои кремы не будут ее смущать?
— Роза будет счастлива, расцветет. Скажи, Катуар, это знак?
— Какой знак?
— Что ты остаешься?
— Это все мур-мур. Или как там?
— Гур-гур…
Йорген и ШШ уже в беседке. Филипинка в кружевном переднике ставит на стол самовар, дым уносится сквозь решетку беседки, через неподкупный забор, к олигарху, на соседний участок с пальмами и черепахами.
— Так чем же так хорош этот ваш Федор Кузьмич? — Йорген зевает. — Что такого он натворил, что всем покоя не дает?
ШШ улыбаются, принимая из рук филипинки фарфоровые чашки с чаем лунного цвета и на два голоса затягивают печальную повесть:
— Федор Кузьмич возник ниоткуда. В 1836 году в Пермской губернии арестовали старика, у которого не было с собой никаких документов.
— Бомж? — улыбается Йорген.
— Да, фактически.
— Но у него же была лошадь.
— Откуда вы знаете?
— Марк рассказывал. Но вы продолжайте: я кроме лошади больше ничего не помню. Люди мне не так интересны.
— Поселили его в селе Краснореченском. Он был крепкий — по сути, и не старик еще. Всех сбивала с толку его седая борода. Работал на золотых приисках, жил у зажиточного крестьянина. О себе не рассказывал ничего, от расспросов уходил. Но вел жизнь такую тихую и… как это сказать?
— Благочестивую?
— Да, спасибо! Именно благочестивую. Стали к нему приходить люди, советоваться. Этот Федор Кузьмич не то чтобы очень был рад посетителям, он все больше молился, но помочь всегда был готов. К тому же обладал медицинскими знаниями, то есть лечил.
— Хорошо, а с чего все решили, что это Александр Первый? Он протягивал руку и говорил: «Очень приятно, царь»?
— Нет, — ШШ добродушно смеются, дуют на чай. — Было много улик. Доказательств. Старец этот знал французский язык в совершенстве: когда приезжал один образованный архиерей, они говорили именно по-французски. Откуда обычному мужику знать иностранный язык? Дальше — больше. Однажды к нему пришел больной ссыльный, который некогда служил в Зимнем дворце. Он увидел старца и грохнулся на колени: «Ваше Величество!». Старец очень испугался, сказал что-то типа: «Никому не говори!» Но были свидетели и все слышали. Еще подозреваемый изобразил на листе бумаги вензель «А» с короной сверху, и не просто изобразил, а поместил лист в киот, рядом с иконой…
