Жорж Александриди! Сам! Знаменитый! Неподражаемый! Великий! Красавец! Герой! Черный Ворон из «Защиты Зимнего», которую она смотрела пять раз! Перед ней! Живой!
И забормотала, глотая слова:
— Извините… Детективная серия… отбор артистов… «Песок смывает… то есть стирает все следы»…
Александриди улыбнулся и, взяв ее двумя пальцами за подбородок, наклонил свое лицо к ее ошеломленному, залитому краской личику.
— Ах ты, козявочка какая! Монпансье-ландрин! Так бы и облизал всю! — Он провел пальцем по ее щеке. — На третий этаж иди, милая. Там конторы.
На третий этаж Зиночка поднялась на подгибающихся ногах — пришлось даже остановиться на минуту на лестничной клетке, чтобы унять колотящееся сердце.
Здесь было поспокойнее, почище и поприличнее.
Она пошла вдоль коридора, читая надписи на табличках, пришпиленных к дверным косякам. «Змея-убийца снова на охоте», «Прощай, мой ангел, ухожу на небо», «Необыкновенные приключения синьора Помидора в Москве» (детская), «Камин погас, сгорели наши письма», «Чу! Мумия уже сняла свой саван»… И наконец-то: «Песок стирает все следы» (детективная).
Зиночка рывком распахнула дверь и будто ослепла. Зажмурилась и несколько мгновений оставалась с закрытыми глазами. А когда открыла, увидела громадное окно без штор, выходящее на площадь Тверской заставы, из которого в комнату лился очень яркий, очень белый свет.
«Как экран», — успела подумать она.
Перед окном стоял молодой человек, и оттого, что он стоял лицом к ней, она не могла разглядеть его черты. Видела только силуэт. Однако тотчас узнала чуть изломанную, с острыми углами плеч мальчишескую тонкую высокую фигуру. Лозинский… И тут же вспомнила поездку по пустыне, другой, желтый, жгучий свет, двусмысленные поцелуи под чинарой…
Она была растеряна. Вернее, ошеломлена не меньше, чем при встрече с Жоржем Александриди. Так вот кто прислал телеграмму!
Захотелось бежать. Почему-то стало страшно, как будто в эту минуту над ней пролетело что-то темное — мазнуло крылом по волосам, дохнуло в лицо огнем.
Она взялась было за ручку двери, но странная мысль остановила ее: интересно, что со съемкой, которую он делал на раскопках?
Лозинский ждал ее, но — вот некстати! — был растерян не меньше, а быть может, и больше. Думал все утро: вдруг не придет? Да, скорей всего, не придет. Нет, точно не придет! Но она пришла и вот стоит перед ним в серой шелковистой шубке, пряча руки в муфту, с отрешенным лицом и пепельными волосами, растерянная, беспомощная — сейчас хватай в охапку, стискивай в объятиях, прижимай к груди. Но он сам растерян и потерян. Что делать?
