Прискорбное положение дел, даже скандальное. От такой женщины можно было ожидать гораздо лучшего. От женщины несомненно благородного происхождения. И так хорошо воспитанной. Пока на острове ещё имелась англиканская церковь, она не пропускала ни одного богослужения, разве что по воскресеньям, из-за мигрени. Нередко она оказывалась единственной прихожанкой — она да иногда ещё мистер Фредди Паркер, понуждаемый официальным своим положением и английским происхождением (сколь бы сомнительными ни были его христианские добродетели) время от времени заглядывать в церковь. Будучи смертельными врагами, эти двое сидели на противоположных скамьях, обмениваясь через пустой простор храма злобными взглядами в надежде увидеть противника заснувшим, не в лад (из одного лишь упрямства) вторя священнику и тщетно стараясь проникнуться более милосердными чувствами, когда отощалый молодой викарий — обыкновенно какой-нибудь неудачник, наскребавший с помощью таких поездок на континент несколько фунтов, — принимался читать из Евангелия от Иоанна. Те дни миновали. Теперь она явно скатывалась по наклонной плоскости. Трое членов Клуба и двое русских апостолов уже бросали жребий, чтобы определить, кому из них выпадет приятное право отвести её домой. Судьба избрала мистера Ричардса, высокочтимого вице-президента, пожилого джентльмена, которого тщательно разделённые пробором волосы и струистая борода обращали в истинное олицетворение респектабельности. Довольно было взглянуть на него, чтобы увериться, что в лучшие руки леди попасть не могла.
Как хозяин, мистер Кит представлял собою само совершенство. Для каждого гостя у него находилось нужное слово, а излучаемое им заразительно праздничное настроение немедля вселяло во всякого чувство непринуждённости. Разодетые в пух и прах местные дамы, священники и чиновники, прогуливавшиеся по парку, описывая чинные маленькие круги, были очарованы любезностью мистера Кита, делавшей его «таким непохожим на других англичан»; схожее впечатление произвёл он и на стайку туристов, появившихся невесть откуда без единого рекомендательного письма, но зато с просьбой пустить их заодно с другими на праздник, и принятых со всевозможным радушием — на том основании, что один из них побывал на острове Пасхи. Даже «парроко» против воли своей рассмеялся, когда Кит с неотразимым добродушием схватил его за руку и сунул ему в рот marron glacé.[23] Идеальный хозяин! «Фалернская система» пребывала сегодня во временной отставке. В этот вечер, единственный в году, про мистера Кита можно было с уверенностью сказать, что ради блага гостей он до последней минуты останется идеально трезвым, состояние, безусловно имевшее свои недостатки, поскольку необходимость поддерживать многочисленные разговоры понемногу придавала речам мистера Кита ещё большую, чем всегда, невразумительность и неудобопонятность, — то были, как выразился однажды дон Франческо, речи «трезвого вдрызг» человека. Впрочем, мистеру Киту прощалась и трезвость. Он, разумеется, предпринимал необходимые меры предосторожности, запирая дом и заменяя элкингтоновскими изделиями столовое серебро, которым обычно пользовался, поскольку гости, проявляя простительную слабость, обычно прихватывали с собой какой-нибудь пустячок на память о столь славно проведённом вечере. Бутылки, тарелки, стаканы бились целыми дюжинами. Мистер Кит только радовался. Это доказывало, что никто не скучает.
