— А по-моему, герой — это Пугачев! Настоящий большевик.
— Разве тогда были большевики?
— Конечно! Они были всегда, только их называли иначе… Но как Гринев освобождает Машу — мне тоже нравится… Если бы у нас все было как у них, правда?
— Так и будет…
Гавхар снова надолго умолкла, смотрела широко открытыми глазами в небо и улыбалась. О чем она думала, куда залетели ее мечты? Что-то было сейчас в ней такое, что я побоялся спугнуть мысли, осветившие улыбкой ее лицо…
Наконец она посмотрела на меня.
— Ты была где-то далеко?
— Я думала о тебе… о нас.
Она приподнялась на локте, склонилась надо мной, лицо ее приблизилось к моему лицу, и я увидел ее глаза — в них был вопрос, и тревожное ожидание, и сомнение, и… свет, вот что было в них.
И я захотел, чтобы ее глаза стали еще ближе, я обнял ее и прижал к себе, и она обняла меня…
Вот так, под звездами пустыни, где стенами были стороны света, а крышей — небо, тропинки нашей любви слились в одну…
Потом Гавхар сладко спала, свернувшись калачиком, а я смотрел на нее, и радость в моей душе мешалась со страхом — я не был готов получить то, что отдала мне Гавхар, и близость наша не принесла мне покоя — я и влюблен был, и счастлив, и одновременно встревожен и испуган…
Что нас ждет? И до чего же беззащитны мы перед пустыней! И хоть огромно чувство, распирающее мою грудь, — как мала и беспомощна наша любовь перед песчаной бескрайностью, перед сотней злых ее сил, что обрушатся на нас с рассветом, — палящее солнце, голод, басмачи… и выйдем ли мы завтра к реке… и если нет, то посчастливится ли нам еще набрести на колодец? И сколько раз обманет нас, увлечет в сторону от реки коварный мираж?
Когда же началась эта дорога, что завела меня сюда, где ступил я на нее? Ах, если бы вернуть все к тому счастливому времени детства, к той счастливой жизни в кишлаке! Если бы не было всех этих потрясений, жили бы мои родители, и мы с Гавхар были бы счастливы в тихой, мирной жизни, в нашем доме с садом… Но нет, нет нашего дома — и не только горячие версты песка отделяют меня от него… Ведь дом отобран, имущество конфисковано, я нищий… Кто прав, где правда? У Гавхар она есть, своя правда, я знаю, но одна ли она у нас, или моя правда должна быть иной? И не ее ли правда завела нас сюда, в пустыню?
И снова я смотрел на спящую Гавхар, и тревога уходила, волна радости смывала сомнения…
Я долго не мог заснуть…
