Волосы у женщины бордовые, а одеяние, если приглядеться, близкое к оранжевому. Многослойная блуза с воланами, оборками. Декольте неровными выступами, будто высыхающее море.
А лицо, как у завклубом, вечной затейницы, сделавшей досуг работой. Герань, ну, точно герань.
Она покачала ногой, башмак свалился, открыв широкую ступню, похожую на лапоть. Я покосился с осторожностью: ногтей, изъеденных грибком или рваного капрона я б, наверное, не пережил.
Обувь кстати забавная. Серебряные лодочки с тупым носком и с крошечным желтым бантиком. Туфли принцессы с детского утренника, опухшие от непростой жизни.
Покричала, успокоилась ненадолго, сложила руки, прикрывая мобильник, как фиговый листок, а заодно выказала еще одну странность. Она сидела, не поднимая глаз. Взгляд ее все время блуждал где-то понизу: по ногам, по полу, а в основном был сосредоточен на телефоне, серой коробочке позавчерашней модели.
Вагон тряхнуло, и женщину следом. Как по сигналу, она снова принялась терзать телефон.
— Алло! — закричала, едва приставив трубку к уху. — Ты меня слышишь? Ужинайте без меня. Я не хочу ужинать. Алло!
— Этого еще только не хватало, — сказал бледный алкоголик.
— …уже поужинали? Да, я не хочу. Алло! Ты меня слышишь?
— Бывают же больные, — сказала одна половина серо-льняной пары у другой половины.
Другая половина, мужская, пожала плечами.
Подростков в вагоне не было — уж они-то, наверняка принялись бы смеяться. Шушукались бы и ржали бы крикунье прямо лицо: у молодости много бонусов и право смеяться, когда вздумается, один из них.
Поезд ревел, женщина — надрывалась: …да, ужинать не хочет, и даже чаю пить не будет, потому что у Соньки попила; пускай ее не ждут, хотя почти приехала.
— Хамка тупорылая, — тихо прокомментировал бледный алкоголик.
Я боролся со смехом, а параллельно думал: если расскажу про голосистую герань, то ведь не поверит никто; самые правдивые истории в пересказе выглядят самыми бредовыми — словно действие, перенесенное на бумагу, оказывается чересчур выпуклым для этого двухмерного пространства; оно топорщится, лезет наружу, словно кошка из ящика.
А домашние животные — я снова сбился на тетку — у нее есть. Наверняка, собака — лохматая, нечесаная, оставляющая всюду белесые клочья шерсти. Да, у женщины по красному подолу человечки немые танцы пляшут, а собака лежит рядом, зевает лениво.
— Я не буду есть котлеты. Ты слышишь меня?! Алло! Я не люблю котлеты, они жирные. Оставь мне рису и овощей.
