— Неужели не ясно, что, отыгрываясь на детях, ты рикошетом бьешь по себе? Разве твой ребенок станет счастливее, если будет знать, что родился от плохого человека?
Я подумал про свою мать. Она тоже одно время казалась мне чужой, а когда мы снова начали разговаривать, готовность к примирению объяснила просто, буквально двумя словами. «Любить надо», — сухо сказала она. Любить.
— Хоть бы она книжки почитала, что ли…
— Бесполезно, — уверенно сказал Петя. — Она еще в религию ударилась.
— Замаливает твои грехи? — я рассмеялся, а затем снова вспомнил историю, которую поведали мне Петя с Сережей. С нее, кстати, я и стал интересоваться у Пети, как там дела у него и его мамы.
Тогда в их отношениях наметилось потепление. Петя с Сережей позвали маму к себе в гости на зимние праздники. Все было хорошо, пока не пробило полночь. «Дети мои! — примерно так сказала она под бой курантов, подняв бокал с шампанским. — Я желаю, чтобы в Новом году вы пошли к врачу, вылечились, и женились по-человечески». Не разговаривали два дня, а на третий день она уехала домой, в другой город.
— А другие дети у нее есть? — спросил я.
— Нет.
— Тогда все наладится. У нее выбора нет, — уверенно сказал я, хотя ни в чем уверен не был: в Петиной суете мне временами чудится боязнь — желание укрыться от недоброго, враждебного мира, упаковаться, обложить себя ватой. Кипучая жажда дома, семьи. А зачем еще так настойчиво добиваться внимания матери? Зачем стучаться, если закрыто?
— Хороший он у тебя, — сказал я Сергею чуть позже, когда начался дождь, мы укрылись под навесом, а Петя все прыгал вокруг чадящего гриля, пытаясь спасти говяжьи стейки. — Стеклянный мальчик.
— Почему?
— Не знаю, — соврал я. — Ему подходит этот образ.
Сергей промолчал, а я заговорил о странностях материнской любви.
— Любовь матери физиологична, — выговаривал я под мерный стук дождевых капель. — Так природой запрограммировано.
— Ага, конечно, — прервал меня Сергей. — Ты почитай, то одна ребенка бросила, то другая.
— Ну, это ведь исключения.
— Потому и не бросают, что муж не дает, — Сергей улыбнулся, давая понять, что несерьезен.
— И чего его матери не хватает? Петя не бедный, и не подлец, и не дурак…
— Вот, в том и дело. Был бы пьяница-наркоман, все было бы по-другому.
— Думаешь?
— Уверен.
— Если можно не жалеть, то зачем, спрашивается, жалеть…
Нет, не знаю, не ведаю и не узнаю ни-ког-да.
