Об истории замысла "Евгения Онегина" | страница 28
Факт существования «декабристских строф» до 9-й (ныне 8-й) главы, еще в 1829 г., является, таким образом, несомненным доводом в пользу их первоначальной принадлежности к главе «Странствие». Другим доводом является совпадение хронологического приурочения «Странствия» и «декабристских строф»: Онегин пускается в путь 3 июня 1821 г. и прибывает в Одессу осенью 1823 г., а «декабристские строфы» содержат сначала описание состояния Европы в целом (включая Россию) после Наполеона и по 1823 г., а затем историю тайных обществ в России с 1820 и тоже по 1823 г.{73} Третий довод заключается в следующем: с одной стороны, Онегин приезжает в Одессу в конце 1823 г. (и встречает здесь Пушкина, причем встреча эта в сохранившейся части главы не несет никакой сюжетной нагрузки), и на этом же году обрывается описание истории Европы и России; с другой стороны, из Одессы Онегин уезжает раньше Пушкина («Странствие», <32>), т. е. между осенью 1823 и летом 1824 г., а приезжает в Петербург («с корабля на бал») поздней осенью 1824 г., когда Татьяна замужем уже «около двух лет». Таким образом, здесь зияет хронологический и сюжетный пробел. Четвертый довод заключается в том, что в сохраненном Пушкиным беловике «Странствия» (VI, 495—504) первые четыре строфы условно обозначены одной первой строкой строфы <1>, и точно так же помечены не выписанные полностью строфы <20—29>, сама же глава короче других глав строф на двадцать и в конце имеет помету, явно указывающую на то, что еще немало строф в ней недостает. Пятый довод состоит в том, что отрывок, предшествующий в главе «Странствие» описанию встречи Онегина с Пушкиным, начинается строфой <20> «Я жил тогда в Одессе пыльной», подхватывается строфой <30> «Итак, я жил тогда в Одессе» и естественным образом продолжается «декабристской строфой» <1>: «Властитель слабый и лукавый <...> Над нами царствовал тогда». Шестой довод состоит в том, что, по свидетельству П. А. Катенина{74}, в первоначальном тексте главы «Странствие» (в несохранившейся части главы) имелись политические моменты (Пушкин назвал Катенину военные поселения, но вряд ли был с ним вполне откровенен). Седьмым доводом является свидетельство П. А. Плетнева