Но сказать правду, примечатели заблуждали в своих рассуждениях о свободе человека от того, что не имели начального понятия о воле человека; что яснее всего доказывают их неусыпные старания узнать, как воля действует. Не подумавши, что не должно ли началу воли находиться в ней самой, искали оного в посторонних причинах, и видя, что в самом деле воля к сей жизни часто бывает предводительствуема побуждениями, либо льстивыми, либо действительными, заключили, что не сама собою действует, и что без побудительной причины не может ничего предпринять. Но если бы сие так было, то могли ли бы мы сказать, что имеет волю; ибо не токмо не принадлежала бы она собственно нам, но была бы подчинена другим причинам, непрестанно над нею действующим. Не есть ли сие обращаться в едином круге и возобновлять то же заблуждение, которое мы опровергли относительно к свободе? Словом: утверждать, что нет воли без побуждения, есть утверждать, что свобода есть свойство независящее от нас, которого мы несильны удержать при себе. Но рассуждать таким образом есть не знать, что такое воля, которая должна быть отличительным знаком существа, действующего самим собою без помощи всякого другого существа.
Следовательно, все множество тех причин и побуждения, которые ныне столь часто прельщают нас и нами управляют, доказывают не то, чтоб мы без них не могли иметь хотений, и не могли быть свободными; но только то, что они могут овладеть нашею волею и увлекать ее за собою, ежели им не воспротивимся; ибо всяк поистине признается и не будет спорить, что сии внешние причины суть тираны, угнетающие нас; а когда то так, то как же бы могли мы почувствовать и увидеть их тиранство, если бы не были мы по естеству нашему сотворены действовать сами собою, а не побуждением сих мечтаний?
Что касается до того, что каким образом воля может решиться на что-нибудь без посторонних побуждений и причин: то сия истина столько же неоспоримою покажется всякому, кто согласится забыть все окружающее, и обратиться на самого себя, сколько истолкование оные есть бездна, непроницаемая человеку и всякому существу; ибо для изъяснения сего должно сделать телесным бестелесное; а такое предприятие было бы самое пагубнейшее человеку, и удобнейшее погрузить его в невежество и грубость; понеже оно ведет к ложному, и втуне истощевает все его способности. И по сей-то причине малые успехи примечателей в сем познании ни к чему не послужили, как только привели к малодушию тех, которые безумно последовали им в намерения сыскать просвещение, от коего они неправедным своим шествием удалились. Мудрец ищет причины тех вещей, которые оную имеют; но благоразумие и просвещение его не позволяет ему искать причины тех, которые не имеют, из числа коих есть природная воля человека; ибо она есть сама причина.
