Старый граф Гуго прочел записку, далеко отставив ее от прищуренных
глаз. — А я-то удивлялся, откуда на моем столе появляется то дичь, то
знаменитые монастырские колбаски... Нахум, а можно обуть в твои сапоги
моих арбалетчиков? Ночью они бы сняли часовых...
— Никак нельзя, Ваша Светлость! Сапоги выдержат только очень легкого
человека, вроде меня. Не больше двух с половиной пудов. А арбалетчики
у Вашей Светлости рослые...
— А сделать сапоги побольше?
— Не из чего, Ваша Светлость! Я и на эти уже извел весь запас
итальянской пробки, заготовленный для дамских каблучков...
— Жаль. Ладно, ступай, старик. — Потеряв всякий интерес к Нахуму,
старый Граф зашагал ко дворцу, как всегда, глядя поверх голов и не
отвечая на поклоны челяди.
—Однако ваш оруженосец далеко пойдет, — заметил отец Мартэн, шагая
рядом с Графом.
—Что вы хотите, отец Мартен, кровь! Он всегда будет трусом и подонком.
Тут ничего не поделаешь. Вот кончится эта проклятая осада, я выгоню его
взашей и возьму молодого бедного дворянина. Они не так услужливы,
зато храбры и надежны...
37
***
Прошло еще две недели. Ничего не изменилось в замке. Только стало
еще голоднее. Чаще стали ссоры. Двое арбалетчиков, подравшись из-за
пустяка, прирезали третьего, Граф приказал повесить обоих.
Мишелю всегда хотелось есть. Иногда, если удавалось заскочить в
залу перед приходом господ, он успевал стащить кусок-другой с блюд,
закрытых золотыми крышками.
— Не заметят...
Но, повадился кувшин по воду ходить, тут ему и голову сломить. Как-то
он удачно забежал в обеденный зал — никого не было. Под золотой
крышкой лежала единственная котлетка. Такая румяная, такая аппетитная!
Не выдержав, Мишель сунул ее в рот.
— Что ж ты делаешь, бесстыдник, — стряпуха вошла в зал как раз в этот
момент, — Я для маленькой графини последнюю голубку прирезала, а ты
дите грабишь!
Мишель рванулся к выходу, и, конечно, налетел на старого Графа.
— Куда это ты так спешишь, — брезгливо сказал старик, ухватив Мишеля
за шиворот. — И что за крик?
— Ваша Светлость, — сказала оробевшая стряпуха, — Этот Ирод у
маленькой графини обед стащил.
Граф посмотрел на жирный рот Мишеля, на бегающие глаза.
— Сержант! Всыпьте этому мерзавцу пятьдесят горячих... И пусть он
больше не попадается мне на глаза...
Двое арбалетчиков выпороли Мишеля на конюшне. Оруженосца не
любили. Никто не любит наглецов и выскочек. Поэтому Пьер и Франсуа
