— Мне бы руки помыть, — сказал он, растопыривая испачканные кремом пальцы.
— Кира, проводи нашего гостя в ванную, — отозвался Тимофей Гермогенович.
Когда Архипов вернулся, началась его выставка. Старик аккуратно перебирал листы, Кира стояла за его плечом и тоже смотрела очень внимательно. Картинки ей понравились, особенно эскизы на тему «Властелина Колец» — увидев портрет Галадриэли, какой её представил Архипов (пасмурный взгляд и солнечная улыбка, твёрдость и хрупкость закалённой стали), Кира постучала по спине Тимофея Гермогеновича, и когда тот обернулся, сделала несколько робких жестикуляций.
— Она спрашивает, не могли бы вы нарисовать её такой же красивой, как эта дама, — перевёл Тимофей Гермогенович.
— Да без проблем, — ответил ему Архипов.
Кира счастливо улыбнулась, и Архипов со стыдом вспомнил, что немота вовсе не обязательно означает глухоту.
— Если хочешь, приходи ко мне завтра, — неуклюже сказал он и поспешно обратился к старику: — Ну и вы тоже, конечно...
— Хорошо, — ответил Тимофей Гермогенович на очередной беззвучный вопрос.
Договорившись насчёт визита, перешли к рассмотренным работам. Архипову было посоветовано поэкспериментировать с обратной перспективой и не злоупотреблять иератизмом, после чего беседа сделалась несколько менее предметной: заговорили о сфумато и кьяроскуро, о шатировке и растушёвке, о гризайли и монотипии...
Кира в разговоре участия не принимала, но слушала с прилежным интересом. Архипов то и дело поглядывал на её лицо и вскоре выучил его едва ли не наизусть. Я возьму своё там, где я увижу своё, чужими словами подумал он и проговорился:
— Всё-таки каждый творец — в каком-то смысле плагиатор, ворующий у Творца.
Тимофей Гермогенович посмотрел на Архипова так, словно не ожидал от него такого глубокомыслия, затем медленно произнёс:
— Вы совершенно правы. Я... — Он осёкся. Чувствовалось, что он хотел не просто согласиться с Архиповым, а доказать ему правоту его же слов на каком-то своём примере, но всё-таки сумел удержаться от излишних откровений.
В воздухе повисла гнетущая недосказанность — как если бы фортепианный дуэт резко прервал импровизацию. Архипов попытался всё-таки завершить мысль и начал рассуждать про фотографию, но вскоре сбился и был вынужден сменить тему. Это тоже не помогло — беседа расклеилась: Тимофей Гермогенович угрюмо задумался о том, о чём умолчал, и на реплики Архипова стал отвечать скупо и с запозданием.
Вскоре Архипов с разочарованием заметил, что прекратил быть интересным собеседнику.
