— Да, глупый, — согласился Самади. — Умный бы не согласился, когда вы ее сосватали. Она думала, что я там останусь.
И он пошел в сад, к кусочку невспаханной земли за деревьями, взялся за кетмень. Здесь ему гораздо спокойнее. Кругом дувалы. Высокие, новые. Работать сейчас в тысячу раз легче, чем думать. Но как забудешь, как сотрешь в памяти былое?
…У ворот дома их ждали, однако пройти внутрь, за полог, где была невеста, не пустили. Полетели вверх монеты, конфеты, а «стражи» бросились их собирать, шумели, кричали, смеялись…
— Пусть жизнь ваша сладкой будет!..
— Пусть жизнь ваша богатой будет!..
В комнате, куда они вошли, было полно народу. Женщины, дети. Особенно много было детей — девочки, мальчики, младенцы еще на коленях матерей, бабушек, тетушек.
Самади втолкнули за полог, где поджидала его невеста, вся в атласе, с опущенной головой, окруженная женщинами, бойкими и задорными.
Приятели Самади постояли минуту-другую за пологом, разбрасывая монеты, пока не принесли дастархан, полный яств. Они забрали его и ушли, причем каждый подмигнул Самади — держись, не оплошай, парень! И жених остался один в этой интересной, страшной обстановке, в окружении совсем незнакомых женщин.
Невеста сидела на жестком ковре. Самади дали знать, что ей не подобает так сидеть, что ему надо поднять и перенести ее на мягкие тюфяки.
Самади несмело обнял ее, поднял чуточку и тут же опустил. Она была слишком тяжела.
А женщины хихикали, удерживали невесту за подол, не давали поднять. А из-за полога спрашивали:
— Ну, поднял?
— Нет, нет еще…
— Слабенький он!..
— Даже хрупкую девочку не может поднять, другой бы…
Самади вспотел. Подступила злость, он крепко обнял невесту, но еще пуще насели женщины на подол.
— Слабак!
— Так-то! Круглобедрые у нас девушки, не галатепинцам их поднимать.
— Хватит, отрезать бы вам языки! Хватит смущать парня!
— Попробуй, сынок, всех вместе поднять, пусть все они станут твоими женами!
— Куда их, столетних, знают только козни строить! Отпустите ее подол, несчастные!
Самади, весь красный, растерянный, уже не пытался поднять свою невесту. Она сама пересела на тюфяки, и мельком заметил он на ее лице презрительную усмешку…
Улица на окраине города, на которую Самади свернул, была слепа — ни одного окошка наружу. Самади остановил мотоцикл, поставил его под одиноким тутовником и дальше пошел пешком, держа в руках большую бархатную обезьянку. Увидев играющих ребятишек, остановился.
— Папа, папа приехал!
