Я тоже хорош гусь, нет чтобы кивнуть и пройти мимо.
— Мрачен ты, Захар Борисыч. Не знаю, то ли с тобой случилось плохое, то ли с другим хорошее.
— Сам придумал или у Монтеня вычитал? — съязвил Лыков.
— Бион.
— Чего?
— Философ Бион придумал. Но у вас в юридическом древних греков не проходили.
— Ты у меня еще попляшешь! — уходя, пригрозил Лыков.
— Плагиат! — прокричал я вослед. — Это подпоручик Дуб Швейку обещал!
Тьфу! Начался вечер плохо, а продолжился еще хуже: Антонина перехватила Андрейку. Опоздал на пять минут, старый дурень, нашел на кого время тратить! Ладно, заберу шкета завтра в восемь утра, когда Тоня со Степаном уедут на работу.
Злой на Лыкова, Антонину и самого себя, поплелся помой. Читаю я, как вы знаете, ночью, телевизор не люблю за отсутствие выбора (бери, что дают, — как в нашем универсаме), чем заняться? Медведев! Вот бы кого заполучить на вечерок. Что-то нехорошо ковыляет, через шаг отдыхает…
— Кузьмич, мне Птичка банку настоящего цейлонского чаю привезла. Соблазнил?
— Лифта у тебя нет, что-то я сегодня не в форме.
— А я не лифт? Холодильники соседям втаскиваю.
— Ну, раз поможешь, пошли, соблазнил.
Поднялись. Пока я хлопотал над чаем, Кузьмич молча сидел, понурясь, с протезом до бедра так и не примирился. Люблю я его и сердечно уважаю, это не для красного словца: таких, которых люблю и сердечно уважаю, у меня раз, два и обчелся. Герой он был из героев, сегодня я его на второй этаж тащил, а он на себе — двадцать восемь «языков» из вражеского тыла. Но дело не только в этом. Вот Лыков, например, прикрепил юбилейную «Отечественную войну» II степени к пиджаку и всем под нос сует, а Кузьмич свою Звезду надевает дважды в году, на двадцать третье февраля и Девятое мая. Я, между нами, не слишком почтительно отношусь к тем, кто даже в прачечную шастает с колодками на пиджаке; у меня своя примета: такие скорее всего были на фронте вояками заурядными, и боевых заслуг у них — кот наплакал. В праздник, конечно, дело другое, можно позволить и себе, и другим напомнить.
За чаем рассказал про встречу с Лыковым. Медведев покачал головой.
— Не одобряю. Зря лезешь на рожон, человек он опасный.
— Был, зубы у него теперь вырваны, не те времена.
— Опасными люди бывают во все времена, — возразил Медведев. — Помочь человеку трудно, а свинью подложить — запросто. Одному шепнул, другому, слушок пустил, анонимку…
— Неужели, Кузьмич, и ты его боишься? Ты, Герой…
— Не боюсь — опасаюсь. Ты знаешь, что после войны он лет десять служил в органах? Гласность, конечно, хорошо, но органы были, есть и будут.
