— Я молчу. Так, поперхнулся что-то во сне, — ответил я.
— Во сне? — изумился Мирович. — Тут стреляют, а он спит!
— Крепкий сон у него, — подтвердил велетень.
— Вставай! — приказал Василий Яковлевич и добавил, обращаясь ко всем. — Нам нужно срочно убираться отсюда. Есть еще одна причина, из-за которой стоит поспешить.
— Что еще? — спросил Марагур.
Василий Яковлевич усмехнулся.
— Да то, что полиция задержала тут извозчика одного с двумя трупами в коляске.
— И что? — не унимался велетень.
— Ну что «что»! Извозчик говорит, что какой-то велетень прямо на ходу свернул им головы.
— Ну и что? — опять спросил Клавдий Марагур.
Он словно репетировал ответы полицеймейстерам.
— Memento quod es veletenio,[43] — ответил Мирович. — И сдается мне, что в Кронштадте велетеней не так уж много. Я лично за весь вчерашний день ни одного, кроме тебя, не видел. Так что — в путь, господа! Нам нельзя задерживаться.
Пришлось покинуть палатку. Марагур зажег факелы, и мы отправились прочь от домика Петра Великого и разбитого вокруг лагеря. При свете мы разглядели физиономию Василия Яковлевича. Огромная гематома расползлась с его переносицы на оба глаза.
— Ну и врезал же он вам! — выдохнул некусаный.
— А ты не злорадствуй! — рассердился Василий Яковлевич.
У ближайшего трактира Мирович разбудил спавшего извозчика, тот привел еще двоих, и, рассевшись по коляскам, мы поехали в порт. Василий Яковлевич шествовал в первом экипаже, мы с велетенем — во втором, опухший с некусаным замыкали поезд. Стало совсем светло. В небе не было ни облачка. День обещал быть ясным.
Едва мы отъехали от трактира, как некусаный закричал:
— Эй, Дементьев, а что это с твоим кафтаном?
— Ничего. Что с ним может быть?! — ответил я.
— Поправь воротник! — крикнул некусаный. — Он у тебя вовнутрь завернулся.
— Давай я поправлю. — Марагур повернулся ко мне и схватился за воротник.
Вот черт! Я ж говорил: этому велетеню детей бы нянчить!
— Что за ерунда?! — закричал он. — Дементьев, почему у тебя воротник оторван?!
— Как оторван?! — изумился я.
— Что?! — как бешеный заорал Мирович.
Он на ходу выпрыгнул из коляски и бросился с криком к нам:
— Стой! Стой!
— Тпру! — скомандовал кучер.
Мирович как сумасшедший вцепился в меня.
— Скотина! Скотина! Это был ты!
Его лицо, и без того изуродованное гематомой, исказилось от гнева.
— Что вы, сударь?! Что с вами?! — кричал я.
Он вытащил меня из коляски и, схватив левой рукой за отворот кафтана, правой пытался ударить меня в лицо. Я едва успевал уворачиваться от его кулака. Изумленные велетень, опухший и некусаный прыгали вокруг нас.
