Карл остановился у служебного лифта и прокатал свой пропуск. Это было любопытно, так как минутой раньше его руки представляли собой монолитные блоки. Теперь они расщепились на пальцы — достаточно ловкие, чтобы держать карточку. Похоже, они могли делиться как минимум на четыре пальца, а после снова сливаться для удара. Неплохая идея для рук охранника.
— Лифт откроется в гараже. Дальше сами по себе. Советую поторопиться.
Мы с Лолой втиснулись внутрь.
— Спасибо, Карл, — сказала Лола.
— Я не делаю одолжения. Я отдаю долг.
Лола взглянула на меня.
— Гм, — произнес я. — Спасибо. Извините меня.
Двери лифта начали закрываться. Карл поднял руку и заблокировал их. Его кулак вновь стал монолитным.
— Прошу прощения?
— Я извинился.
— За то, что потребовали избавиться от меня? Вы это имеете в виду? За то, что у меня отобрали руки, потому что вам было жалко поделиться органами? Вы об этом? За время, которое я провел в постели, где нажимал ногой кнопку, чтобы меня отвели в туалет? За это?
Он убрал руку. Я услышал тонкое пение сервомагнитов. Двери пришли в движение.
— Не извиняйтесь, — сказал Карл. — Теперь у меня собственные органы.
Пока лифт спускался, Лола молчала. Я рискнул взглянуть на нее: она смотрела прямо перед собой, руки были напряжены.
— Как по-твоему, мы и в самом деле приедем в гараж или это ловушка? — спросил я.
— Ты отнял у Карла руки?
— Мне кажется, сейчас не время это обсуждать.
— Ты заставил их отобрать его руки?!
— Это были не его руки, — возразил я, но Лола так красноречиво сжала губы, что я решил отказаться от этого довода. — Давай поговорим позже.
— Я разочарована, Чарли.
Мне стало не по себе. Действие тетродотоксина закончилось. Я знал, что есть вещи и поважнее, но мне не хотелось разочаровывать Лолу. Лифт с глухим стуком остановился. Казалось, что двери долго думали, прежде чем отвориться. Я простер руки:
— Иди сюда. — (Брови Лолы нырнули, как субмарины.) — Тебя придется нести.
Двери разъехались. Сначала я ничего не мог разглядеть. Слишком сильный контраст: светлый лифт, темный гараж и прямоугольник солнечного света на выходе с пандуса. Надо было носить Глаза. Но крики я расслышал отчетливо. До меня донеслись слова: «вон он» и «держите его».
Лола запрыгнула мне на руки. Я обхватил ее и ринулся в темноту. Дробный топот Контуров по бетону напоминал автоматные очереди. Лола выскользнула из моих объятий и пристроилась сбоку. Я до сих пор не понимал, насколько приспособился к Контурам: как наклонялся вместе с ними, когда они двигались; как узнавал по слабому щелчку на бедре об их готовности рвануть и необходимости компенсировать ускорение. С пассажиром такие вещи становятся намного труднее. Лола вцепилась в меня. Я придержал ее, затем Контуры увернулись от охранника, которого я даже не видел, и Лола, взвизгнув, перебралась мне за спину. Ее ноги сомкнулись у меня на поясе. Руки зажали шею в тиски. У меня заслезились глаза. Раздался шум, как будто на бетон обрушился металлический водопад, — звук, похожий на выстрелы из искрового пистолета, который я видел на прошлогоднем показе: оружия, по моему убеждению, не входившего ни в категорию «несмертельного», ни в разряд «нетравматического». Мы вырвались на солнечный свет. Лола переместилась вперед меня. Ее макушка билась мне в нос. Мы выскочили на дорогу, прижимаясь друг к другу, как вдрызг поссорившиеся влюбленные.
