– Завтра будете прогуливаться уже без меня, – слезая с лошади, вдруг объявил Степанов. – Мне пора возвращаться в Соединённые Штаты…
Они привязали коней к коновязи. По крутым, широким, деревянным ступеням поднялись на широкий балкон перед террасой охотничьего домика. Из-под козырьков жокейских шлемов смотрели на яркое солнце, поднимающееся над болотами и небольшими озёрами, простирающимися вдаль до леса почти у самого горизонта.
– Вы, голубчик, и раньше не отличались многословием, а теперь и вовсе превратились в молчуна. Вас что-то гнетёт? – спросил Степанов.
– Не успеваю обдумывать и усваивать информацию, – неопределённо ответил Суровцев. – Её слишком много. А ещё сегодня проснулся и осознал, что мысленно я уже в России. Кажется, что сама душа летает где-то там. Очень легко перемещаюсь в мыслях от блокадного Петербурга-Ленинграда к захваченному немцами Киеву. Там сейчас барахтаются в немецком котле несколько наших армий… Потом вдруг в одно мгновение перелетаю на дальние и ближние подступы к Москве. И, кажется, очень даже хорошо представляю себе, что сейчас творится где-нибудь под Можайском…
– И что же там творится?
– Вероятно, строится оборонительная линия…
– Признаться, все эти дни я ждал от вас этих или подобных слов, – в свой черёд признался Степанов, – и вот дождался. Вы приняли решение…
– Мне казалось в первые минуты нашей встречи, что вы с бароном Маннергеймом за меня всё решили.
– Мы, может быть, и решили, но без вашего намерения вернуться в Россию наши умозрительные заключения ничего не стоили.
– Разве что-то сейчас изменилось?
– Изменилось самым коренным образом. Именно в эти минуты… После вот этих ваших слов…
Русский разведчик с искренним удивлением посмотрел на Степанова.
– Я должен перед вами повиниться, – неожиданно признался пожилой генерал.
– В чём повиниться? – продолжал недоумевать Суровцев.
– Во многом. И прежде всего, говоря словами Маркса и Ленина, в своей классовой ограниченности. Вы помните историю с Распутиным?
– Какую из многочисленных историй вы имеете в виду?
– Я разумею ту, участником которой являлись лично вы… накануне убийства старца, – подсказывал Степанов, – когда вы совместно с полицейскими в одну ночь задержали шесть… Григориев Распутиных, которые на поверку оказались ряжеными…
– Вы мне приказали об этом забыть – я и забыл.
– Зато я забыть не могу. Вам сразу было понятно, что это значит. А мы с генералом Джунковским продолжали хлестать настоящего Григория по лицу при каждом удобном случае.
