Тот обернулся, остановился.
— Женя, иди сюда! Проведи Олега Петровича в группу к Эдуарду Борисовичу, понял?
— Понял, — мрачно сказал Жени. На нем были жуткие зеленые очки, и композитор испугался.
— Да я сам, — сказал он, — знаю я, где ваша группа…
— Олежек Петрович, миленький, вот вас Женечка проводит, вы с Эдуардом Борисовичем все обговорите, а я через пять минут приду.
И она исчезла. Женя и композитор немного постояли. Композитор со страхом смотрел на длинное Женино лицо с зелеными глазами.
— Ну, пошли, что ли, — мрачно сказал Женя.
Композитор понурился, повернулся покорно, побрел по коридору. Женя за ним.
Юля и Кольчужников сидели в его машине, в студийном дворе.
Кольчужников ударил по клавише магнитофона. Юлю оглушило могучее негритянское пение. Это освобождало от необходимости говорить. Так они молчали некоторое время, переглядывались, улыбались и молчали, и совершенно никуда не ехали. Потом Юля сказала:
— Выключи. Очень громко.
Он выключил. Еще немного помолчали. Наконец он спросил:
— Ты там же живешь? Не переехала?
— А вы помните? Она обращалась к нему то на «ты», то на «вы». — Где я живу? И с кем?
— Я все помню, — сказал он. Попытался обнять ее, она чуть заметно отстранилась.
— А вы хорошо выглядите. Не стареете.
— Да я не так уж стар. Это тебе когда-то показалось, со страху.
— Да, я вас всех боялась. Я операторов с тех нор так и боюсь. Они такие уверенные. Знают, что делают.
— Особенно я.
— Вы, говорят, переженились.
— Нет, только собирался. Думал, думал, да в суп попал… — Он включил зажигание, они поехали плавно. — А ты? Про тебя тоже говорили. Что-то… Не помню…
— Пет, у меня тоже все по-старому. — Она дернулась: — Нет, мне на студню надо. У меня смена озвучания.
— Сейчас вернемся. Цветы тетке отвезем.
Он кивнул на заднее сиденье. Там лежал букет темных роз.
— Какой тетке? — Юля улыбнулась. Но — словно приросла к сиденью.
— Тетка у меня, обалдеешь! Да ее там не будет. Она днем спит. Я только цветы поставлю. А может, купаться поедем? Или в лес?
— Ой, что вы… Нет, мне на студию надо.
Они выехали из двора и покатили но переулкам.
— А тетка, если вылезет и заговорит, — ты не поправляй. Она имена дает как хочет. Но она не сумасшедшая. Вышла на пенсию и куражится. Но она мне нужна.
— Я не понимаю ничего, — сказала Юля. — Какая тетка? Она, может, и не сумасшедшая, а я — сумасшедшая. Мне на студию надо. У меня смена.
— Ну вот, — огорченно протянул он, останавливая машину у старого дома, и взял Юлю за руку. — Опять, значит, у нас романа не получилось.
