И горестно простонал при сладостной той мысли узник.
«…Какая же я тройка?.. Или даже семерка?.. Туз я, туз!.. Где они, мои лукавые косые гейши? Ах да, на полу… Не хотели почему-то открыть мне туза. А я не простой туз — козырной!.. И вот меня-то, козырного, берут за горло, как какую-нибудь паршивую шестерку из провинциальной малины. Берет, правда, не кто-то там из двуногих ничтожеств. Стихия берет! Лестно сыграть в деревянную тару от такой силы. Но как же она все-таки слепа и тупа!..»
Тут странное, не по ситуации, бельчуковское фанфаронство было прервано. Хотя и довольно деликатно. Он вдруг почувствовал, что щупальца, обвив ноги, поясницу и плечи, слегка приподняли его. В то же мгновение толстое щупальце юркнуло к затылку, обхватило сзади шею, оплело защитно выставленные спереди локти и сдавило свою добычу.
Темнеть в бельчуковских глазах уже было нечему, и все-таки потемнело. «Все, — возникло в голове что-то вялое, — сейчас задушит, прощайте, близнецы… До ружья-то не дотянуться…»
Щупальце тотчас ослабло. И Бельчук без труда выпростал руку, нашарил ружье и, понимая, конечно, почему вышло ему помилование, сунул стволы в рот… Щупальца бережно опустили узника обратно на шкуру и чуть-чуть отступили…
Бельчук повел руку по стволам вниз, нашел курки, приладил палец к тому, счастливому… Щупальца полезли под дверь, в окне затрепетал рассвет…
«Тройка я, трешка, трояк! — помимо воли и как бы даже помимо сознания судорожно, серой мышью в мышеловке, забилась вдруг отступническая мысль. — А если я все отдам — и усадьбу, и мой дворец, и охотничий домик? — Бельчук пристально следил за реакцией черной стихии. — Ладно, верну и близнецовские лимузины, и бабские драгоценности… Хорошо, и все эти шубы, дубленки и прочее барахло… Что, деньги хочешь забрать?! А мне-то на что жить?.. И зачем без них жить?! Оставь хоть половину…»
Он торговался с черной стихией, уступал ей, шел на компромиссы, соглашался на малое, но она не обнаруживала своей реакции. Впрочем, как только рука его, помогая беззвучному монологу, зажестикулировала, покинув курки, у лица немедленно замаячили щупальца. Пришлось вернуть руку назад.
«Ну, давай же хоть так… — предпринял Бельчук последнюю попытку договориться. — Я нажму на курок… Но если опять будет осечка… Черт с тобой, согласен — нажму и на второй… Ты же должна понять, черная воля, что у меня практически нет шанса уцелеть, даже одного из тысячи… разве что из миллиона… Но это будет честный шанс, если он выпадет, а? Ведь мое ружье еще никогда не давало осечек, тем более трёх кряду… Если же я все-таки ухвачу свой ничтожный шанс за хвост — ты простишь меня! В обмен на то, что я сам задушу в себе свой гений. Согласна, что ли?.. Молчишь… У нас, человечков, это принято считать знаком согласия…»
