— Савойя! — кричу я изо всех сил, и мы бросаемся в атаку.
— Перемирие! У меня кровь из носа пошла!
Это кричит кто-то из наших врагов: у него и вправду кровь идет из носа, на крик прибегают родители, и так обрывается битва, которая сулила мне столько славы.
Я возвращаюсь на каменную скамейку с видом бывалого вояки.
— Ты весь вспотел…
— Да ерунда, неважно.
— Тебя поранили?
На руке у меня небольшая царапина с подсохшей уже капелькой крови.
— Сейчас я тебя перевяжу.
Она перевязывает мне руку своим носовым платком.
— Ты будешь медсестрой, когда вырастешь?
— Может быть, я не знаю. Я не хочу вырастать.
Солнце уже почти скрылось, и на земле лежат наши длинные тени. В комнате, откуда доносятся голоса родителей, все еще темно.
— Если я вырасту, мама моя постареет. А когда стареют, потом умирают.
— А ты когда-нибудь видела мертвых?
Но она опять ничего мне не отвечает, и я больше ее не спрашиваю. Остальные тоже молчат и тихо копаются в земле, холодной и влажной, не прогретой уже солнцем.
Скамейка наша тоже холодная: я вот-вот чихну, но вовремя зажимаю рот рукой, чтобы мама не услышала, что я чихаю, и не забрала меня отсюда.
Мальчик из третьего класса, тот самый, что отказывался признать себя пленником, подходит к нам и показывает божью коровку, красненькую, с семью черными точками. Уже почти стемнело.
— Какая красивая букашечка! — говорит Мария.
— Не букашечка, а божья коровка, — поправляет ее мальчик.
— Нет, букашка, — говорю я. — Не подаришь?
— Еще чего, сами найдите. Я эту отнесу завтра в класс, нам учитель про нее все расскажет, а потом мы ее в музее поселим. А Джулио вот нашел кремень, из него можно огонь разжигать.
— Серьезно?
— Да, он там, среди гравия валялся, — говорит подошедший к нам Джулио. Он тоже учится в четвертом. — Я дома искры из него буду высекать.
Он на минутку показывает нам свой кремень, не разрешив, конечно же, потрогать, и принимается копаться в земле вместе с парнишкой из третьего класса.
Они строят замки и вулканы — точнее, везувии, как мы их обычно называем.
Мы с Марией остаемся вдвоем и снова беремся за руки.
В комнате у родителей наконец-то зажигают свет.
— Эти букашки, они по руке ползают, а ты их даже не чувствуешь.
— Ты в следующее воскресенье сюда придешь?
— Не знаю, если мама меня возьмет. А ты?
— Я тоже не знаю.
Я чувствую что-то, но не очень понимаю, что. Мы серьезно смотрим друг на друга, а вокруг нас, совсем рядом, тихо и почти не разговаривая ходят другие дети. Уже совсем темно и не видно, во что они там играют.
