— Страдания? — он был совершенно потрясен. — Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Зато я понимаю. Мне бы хотелось говорить более красноречиво. Но ты же понимаешь, у меня не было практики…
— А, я понял, — прервал он, найдя в себе силы саркастически улыбнуться. — Ты погубила из-за меня свою жизнь.
— Во всяком случае, ее часть.
— Я заставил тебя бросить учебу. Я превратил тебя в рабыню.
— В какой-то мере.
— И ты, — как это обычно звучит, — не смогла самовоплотиться?
— И это тоже.
Она чувствовала, как в нем нарастает презрение, но сдерживала себя, понимая, что происходит неизбежное, то, что так или иначе должно было случиться.
— А как же дети? Они не станут возражать?
— С детьми все будет в порядке. У меня нет ни малейшего желания снимать с себя материнские обязанности. И будь уверен, они не станут возражать.
— Господи, — он попытался заглянуть ей в глаза. — Ты ли это?
— Да, это я.
— Нет, Барбара. Во всяком случае, не та девушка, на которой я женился.
— Конечно нет. Мне очень жаль, Оливер. Действительно жаль. Мне очень хотелось сделать все так, чтобы тебе не было больно.
Последовала долгая пауза, в течение которой он шагал взад-вперед по комнате. Остановившись, он отвернулся и тупо уставился на корешки книг в кожаных переплетах, потом обошел разделявший их стол, подошел к шкафу и налил себе еще виски. Затем махнул бутылкой в ее сторону, предлагая ей тоже выпить. Совершенно очевидно, что он не представлял себе, что дальше делать.
— Нет, спасибо, — вежливо отказалась она.
Он пожал плечами и опрокинул второй стакан. Вдруг выставил палец и ткнул им себя в грудь.
— Это чертовски плохо влияет на мою грыжу.
— Выпей лекарство.
Он вздохнул, поморщился и уставился на нее, тяжело дыша.
— Да ты просто хладнокровная сука.
— Мне очень жаль, что ты так обо мне думаешь, — но его слова смутили ее. Она вовсе не была хладнокровной и безразличной, и ей уж совсем не хотелось быть жестокой.
— Это всегда трудно дается. Прости меня.
— Простить?!
Его губы слегка дрожали, и она поняла, что он едва сдерживается, чтобы не оскорбить ее еще хуже, чтобы не выплеснуть на нее клокотавший гнев.
— Мне кажется, это какая-то эпидемия. По-моему, всем девицам твоего поколения присуще сознание своей неполноценности. Они, видите ли, не смогли воплотить в жизнь свои мечты и стремления. Мы надрываем задницы, чтобы только ублажить вас, а вы гадите нам на головы. Мы стараемся дать вам рай на земле, черт возьми… — внезапно он умолк. И этого она тоже ожидала. Должен же он выложить все свои аргументы. — Значит, я понимаю, ты хочешь развода? — спросил он.
