Со своего места поднялся Матвеич.
— Вот что, граждане-товарищи! — сказал он, и все внимательно посмотрели на нашего деда. — Вот и я говорю. Зазнался ты, Юрий Павлович. Зазнался — и с чего — смешно сказать! — со своей знаменитой фамилии. Ну что же, повезло тебе, хорошая у тебя фамилия, космическая. Люди тебе доверие оказали, аванс выдали. А ты — тыть-брыть! — знаменитый сразу стал! По заседаниям, собраниям! Ну ладно, ходи ты, заседай, хоть я всегда против этого!
Матвеич строго посмотрел на Виктора Сергеевича, и тот закивал головой. А дед продолжал, обращаясь теперь не столько к Юрке, сколько ко всем остальным.
— Тут, брат, не трудно затуманиться! Вот, мол, какой я герой, Юрий Гагарин! Почти что космонавт!
Матвеич покраснел от волнения, хотел еще что-то добавить, но махнул рукой и сел.
Я посмотрел на Анку, она показывала мне какой-то конверт. Я не понял. А она передала конверт рабочему, который стоял рядом с ней, и кивнула в мою сторону. И вот письмо у меня в руках. Я покрутил его: адрес — заводской, Гагарину Юрию Павловичу. Отстукано на машинке. На другой стороне Анка написала карандашом: «Отдай потом Юрке».
Я кивнул и снова стал слушать.
Решался вопрос, какое Юрке вынести наказание.
— Под суд его! — крикнул кто-то. — А что — за прогул полагается!
— Ну, загнул, — отвечали ему басом. — Зачем же мы тогда собирались? Под суд и без нас могли бы…
— Общественное порицание!
— Выговор!
И тогда снова поднялся Матвеич.
— Вот что, — сказал он. — Послушайте меня. — И повернулся к Юрке: — Рано потерял совесть, парень! — сказал он Юрке, и тот еще больше втянул голову в плечи. — Выдавал себя за ударника коммунистического труда! Ишь ты, ударник! И все из-за чего? Из-за фамилии своей! — Матвеич ткнул заскорузлым, пальцем куда-то вниз. — Все из-за фамилии! Хорошая фамилия, а для нашего Юры она вроде как грузило, вниз тянет, а не вверх поднимает. Мешает ему такая хорошая фамилия!
Он помолчал. Рабочие внимательно смотрели на Матвеича. И он оглядывал каждого. Много тут сидело его учеников, и пожилых уже, и молодых, и все они ждали, что он скажет. Бестолкового он им никогда не говорил.
— А предлагаю я ему такое наказание. Пусть-ка сменит он фамилию! Передохнет от славы! Слабоват он для такой знаменитой фамилии.
— Как это? — спросил кто-то, не поняв.
— А вот так.
Все зашумели, заволновались.
— Да нельзя же! Фамилия ж раз дается и вообще…
— Как нельзя! Вон в механическом слесарь: был Дураков, стал Пирамидин!
