Повести моей жизни. Том 2 | страница 39
Я сделал то же, и опять начался одновременный стук с моей и его стороны, которой я прекратил первый, чувствуя новый приступ страшного голода. Мой желудок совсем подвело, и я предпочел перетерпеть, лежа на постели.
Вдруг неожиданная мысль мелькнула у меня в голове:
«А ведь если сосед меня слышит, то я могу переговариваться с ним таким стуком, употребляя вместо музыки буквы».
Кругом было тихо, древоточцы молчали, даже шагов не было слышно. Как ни мучил меня голод, но я не хотел откладывать ни на минуту исполнения «своего открытия», которое показалось мне гениальным.
Я сел на кровать и, обернувшись лицом к стене, выстукал по буквам:
— Кто вы?
И вдруг в ответ начался такой же осмысленный стук, как и мой.
— Куку...
«Что это? — пришло мне в голову. — Не сумасшедший ли?
Очевидно, он хочет сказать "кукуреку"!»
Однако стук все еще продолжался:
— Кукушк...
«Он хочет сказать "кукушка", — подумал я. — Ясно, что сумасшедший».
Но стук продолжался далее.
— Кукушкин.
— Кукушкин! — почти вслух воскликнул я. — Это его фамилия! Никогда не слыхал такой!
Вдруг в коридоре раздались быстрые шаги, и замок в моей двери загремел.
«Вот и поймали, — подумал я. — Что теперь они будут делать со мною?»
Но взамен ожидаемого выговора и наказания ко мне принесли деревянную миску со щами и куском черного хлеба.
— На сегодня вам нет пищевой ассигновки, — сказал служитель, — так как приехали после обеда, но пристав велел вам дать щей из солдатского котла. А завтра утром выдаст мне десять копеек на вас. Что на них купить?
Я решительно не знал, что можно приобрести на такую ничтожную сумму.
— А что у вас разрешено достать?
— Все, что хотите: колбасы, рыбы, чаю, сахару!
— Купите колбасы и черного хлеба!
— Хорошо! — сказал служитель и ушел.
Я с жадностью принялся за щи. Они были пустые, без говядины. Я съел их до последней капли, которую, не имея возможности достать ложкой, вылил себе прямо в рот через край миски.
Сначала голод как будто утолился. Я прошелся несколько раз по комнате и вновь приложил ухо ко всем четырем стенам. Везде было тихо.
«Ужинают! — подумал я. — Не буду их тревожить».
Я лег на постель, чтобы прислушиваться к малейшему шуму, в полной уверенности, что Кукушкин сам вызовет меня, как только окончит свой ужин.
И я не ошибся. Через несколько минут послышалось легкое постукивание с его стороны и на этот раз уже музыкальное. Я ответил короткой арией и принялся слушать. Опять потянулись мерные ряды ударов с перерывом через большее или меньшее число, и я разобрал фразу: