. С ними мы и сели в передаточный пограничный поезд со своими чемоданчиками в руках и через пять минут возвратились на свою родную землю.
Странно было впечатление о России после заграницы!
Казалось, мы прибыли в военный лагерь. Везде мундиры со светлыми пуговицами, и для нашего глаза, отвыкшего от всего этого в гражданственной, свободной Швейцарии, где даже военные вне исполнения своих обязанностей ходят в штатском платье, эта перемена казалась поразительной, тем более что не только жандармские и полицейские мундиры или мундиры пограничной стражи, но даже пальто штатских чиновников с их светлыми пуговицами казались нам с отвычки военной формой. Вся платформа была оцеплена полицией.
Наши чемоданы были тотчас же взяты из вагона носильщиком. Он провел нас через высокую дверь в большой пустой зал, средина которого была окружена изгородью вроде балконных перил. В ней посредине открывалась низкая перильчатая же дверь, в которую мы и были введены все вместе. В этой изгороди находился неприступный для непосвященных, как бы заколдованный четырехугольник из длинных черных столов, замыкающих в своей средине пустое пространство, где стояли посвященные: жандармы, полицейские и еще какие-то чиновники в пальто со светлыми пуговицами. Все мы, пассажиры, введенные в изгородь, были поставлены вокруг этих столов, положив перед собою наши полуоткрытые чемоданы.
Прошло полчаса в томительном ожидании. Наконец, явился жандарм с пачкой паспортов, и какой-то чиновник начал выкликать одного за другим владельцев этих документов. Каждый из них показывал тогда пальцем себе на грудь. К нему подходили таможенные служители, шарили более или менее старательно его чемодан, в зависимости от внешности владельца, а затем отдавали ему паспорт, и он уходил со своими пожитками из очистительного зала через противоположную перильчатую загородку, у которой, как и у первой, дежурил жандармский унтер.
— Энгель! — раздался наконец возглас чиновника со светлыми пуговицами.
— Ich bin hier! (я тут!) — ответил я.
Он подошел к моему чемодану.
— Haben Sie Tabak? (есть табак?) — спросил он.
— Nein! (нет!) — отвечаю я.
Он порылся и пошел далее, выдав мне мой временный диплом на звание немецкого подданного. Листок мой был действителен только на сутки, да и то в пограничном районе.
То же самое было проделано с Саблиным и с Крюгером, у которого оказалась постоянная книжка на переход через прусскую границу.
Мы были пропущены, как и все другие, через заднюю часть изгороди в другую залу, из которой имели право уже сесть в русский поезд и ехать далее. Но в поезде оказались только первый и второй классы. Мы этого совсем не подозревали, переходя границу. Ехать во втором классе и таким образом даром выбросить деньги, назначенные нами на освобождение России, казалось преступлением.
