Сенатор верен своим правилам — «не хочу и венца, лишь бы только я был сочинителем сей оды…»
В Василькове Черниговский полк собран для присяги, но вдруг слышит чтение приговора и видит «приготовления к постыдному наказанию виновных их товарищей». При самом начале чтения в рядах раздается ропот против полкового командира Гебеля: ведь новый государь должен дать амнистию — как же наказывать в день присяги?
Это воспоминание очевидцев было записало на каторге много лет спустя, вероятно Иваном Горбачевским (кому в Лещинском лагере Сергей Муравьев завещал составить когда-нибудь летопись событий). Двух солдат наказывают за то, что пьяные отлучились от полка и отняли у мужика два рубля серебром. «Конечно, они виноваты, но в сем случае такая строгость хуже всякого послабления… Нечаянный случай выразил сей порыв. Сергей Муравьев, человек чувствительный по своему высокому и благородному характеру, чуждый всякой жестокости, был поражен воплем жертв, терзаемых бесчеловечно свирепым палачом. Напрасно делал он усилия казаться спокойным: не будучи в состоянии выдержать сильных потрясений души, производимых сим отвратительным зрелищем, он лишился чувств и пал замертво. Офицеры и солдаты, увидя сие, все без исключения, забыв военную дисциплину, забыв присутствие строгого Гебеля, бросились к Муравьеву на помощь. Строй пришел в совершенный беспорядок, солдаты собрались в кучу около лежавшего без чувств С. Муравьева и старались возвратить его к жизни. Ни командные слова, ни угрозы не могли привести их к послушанию и восстановить порядок.
Происшествие сие еще более привязало солдат Черниговского полка к их офицерам и особенно к Муравьеву… Увлеченные гневом, они осыпали проклятиями полкового командира, правительство, и сей случай заронил в их сердце искру мщения. Присяга новому императору, произнесенная сейчас после сей ужасной экзекуции, не могла быть чистосердечна; умы и сердца были поражены жестокостью наказания и не могли вознестись к престолу вечного с обещанием умереть за…»
Здесь в рукописи воспоминаний Горбачевского было слово, неразобранное переписчиком. В другой копии читалось ясно: «…не могли… умереть за тирана». Тем более, что уже поползли слухи, сопровождающие каждую перемену царствования.
«Государь Павел Петрович жив, и великий князь Константин Павлович пошел с солдатами вынимать его из каменной тюрьмы». Так рассказывал своей родне подвыпивший рядовой инвалидной команды Иван Гусев. Дело было в декабре 1825-го. После доноса взяли его и узнали, что новость получена от рядового Мельникова по дороге между Козловом и Тамбовом.
