Тороп долго стоял на вершине скалы, освещенной солнцем, только что выглянувшим из пелены туч. Он вдыхал запах пороха и мокрых скал. Опустил автомат, крепко держа его обеими руками. Ветер, налетевший с севера, погнал грозовые облака в сторону Киргизии, и через несколько мгновений небо стало кристально голубым, прозрачным до рези в глазах. Солнце превратилось в идеально правильный шар, испускавший потоки желтого света.
Оно неумолимо поднималось вверх и с каждой минутой все сильнее грело землю. Скоро наступит полдень, и небо станет белым, как соль в лучах прожектора.
Зной пустынных высокогорных плато, прозрачность атмосферы, кристально чистой после дождя, голубизна наполнявшего ее газа, зримая тяжесть этих унылых гор — ради подобного зрелища стоило на краткий миг остановиться.
Тороп глубоко вздохнул, очистил сознание от любых посторонних образов и принялся петь суру из Корана — «Скручивание»:
Когда солнце будет скручено,
И когда звезды облетят,
И когда горы сдвинутся с мест,
И когда десять месяцев беременные верблюдицы будут
без присмотра,
И когда животные соберутся,
И когда моря перельются,
И когда души соединятся,
И когда зарытая живьем будет спрошена,
За какой грех она была убита,
И когда свитки развернутся,
И когда небо будет сдернуто,
И когда ад будет разожжен,
И когда рай будет приближен, —
Узнает душа, что она приготовила.
[31]Сура навела Торопа на мысль о старой песне группы «U2» под названием «Mofo».[32] Он вспомнил, как слушал эту композицию в режиме бесконечного повтора все лето 1997 года, находясь в Панджшерском ущелье. Это был подарок его случайной подружки — той самой журналистки с Би-би-си. Она всучила ему CD-плеер марки «Филипс», работавший на батарейках типа LR6, и два сборника хитов. В песне были такие слова:
Got the swing got the sway got my straw in lemonade
Still looking for the face I had before the world was made…
Mother Mother, sucking rock'n'roll.
[33]Пение Торопа поднималось вверх, к горам. Он посылал его небу, исполненному огромного величия и огромного великодушия, чтобы оно благосклонно приняло души двух безвестных воинов, чей путь он оборвал.
Романенко не сводил с Торопа глаз, а тот столь же пристально всматривался в полковника. В этом обмене взглядами не было никакой агрессии, никакого бахвальства. Просто два профессионала оценивали друг друга.
Романенко разглядывал густую черную бороду, круги под запавшими глазами, изможденное лицо собеседника. Наемник Шаббаза потерял десять килограммов и постарел на несколько лет, на его одежду было больно смотреть.
