Отверзает.
Лобызания немы.
Есть приятие плоти, оно быстротечно, — есть приятие духа, есть ничем не объяснимое приятие. Когда аргументов не осталось, а есть только это движение, — от одного к другому. Подкрепляемое плотскими утехами, оно сладостно, а после никуда не уходит и может причинять боль, и расстояние не властно над ним, а время только умножает печали.
Тем летом я родилась, а может, то весна была. Розовой каплей скатилась с листа и застыла на краешке прозрачным сгустком, переливаясь как мыльный пузырь всеми цветами радуги, — пока не выпростались рожки, ах, как я была прелестна, — они просвечивали на свету жемчужным и слегка подрагивали. Говорят, у меня были изумрудные глаза, — даже пролетающий мимо майский жук приостанавливал сердитое жужжание и втихомолку любовался мною издалека.
Красссавица… красссавица… — шуршали листья вокруг, и цветы, — дивный аромат наполнял все мое существо, и я потихоньку росла, радуясь ветерку и теплому летнему дождю.
Никто не спорил по поводу моего имени, но я точно помню, звали меня Эмма, в то лето меня звали именно так, а на спинке моей рос домик, я стала ползать чуть медленнее, и изящества поубавилось, — легко ли это, представьте, носить на себе свой дом, всегда и везде, со всем, что есть внутри, со всем имуществом, но так уж мы устроены, — где Дом, там и я. Конечно, вначале, я чуть — самую малость! — завидовала птицам и бабочкам — исподтишка наблюдала за их беспечным парением, но после, конечно же, поняла, что зависть глупа. У ласточек были гнезда с прожорливыми птенцами, а подобные цветам бабочки радовали глаз так недолго.
В зарослях смородинового куста доживали свой век ворчливые старушки. Я с ужасом смотрела им вслед — они передвигались неуклюже, царапая землю, и рожки их были слоистыми и сухими.
Но солнце подмигивало из-за туч, и мошкара весело резвилась над головой, а под черничным листом — очень скоро — я даже и помечтать как следует не успела, — нашла свое счастье, с такими же дрожащими рожками и смешными перепонками.
Вначале мы обменивались полными смущения и неги взглядами, а после — никто уже не мог остановить нас, — я помню только, как однажды проснулись рядом и не расставались ни на миг, — а потом — появилась Сюзанн, моя девочка, и Лили, и Момо, и много других, их имена я не могу вспомнить, и мой домик становился все тяжелее и тяжелее, он доверху был наполнен счастьем и трещал по швам, а я раздувалась от гордости. Обычно мы шли рядом и переползали с места на место один за другим — куда он, туда и я.
